История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - [391]
Как уже отмечалось выше, соборность отнюдь не исключает индивидуальность, а раскрывается через личность и в личности. В этом смысле можно говорить о своеобразном персонализме как характерной черте русской философии.
Следующая характерная черта — преимущественный интерес к этическим вопросам, притом не теоретическим* а именно к применению этических теорий на практике, к переустройству жизни согласно принятым на веру теоретическим принципам. Все русские мыслители — моральные проповедники и среди них великий морализатор Л. Н. Толстой. В этом смысле слова русское мышление — практическое: оно всегда рассчитано на улучшение мира, мировое благо и никогда — лишь на одно понимание мира. Оно никогда не является «чистым познанием», бесстрастным теоретическим пониманием мира, но всегда эмоционально-страстным познанием, схватывающим конкретно-онтологическую живую истину как конечную цель духовного поиска. А потому знаменитая хпинозовская максима: «не плакать, не смеяться, но понимать», совершенно чужда русскому духу.
Эмоционально-страстное постижение бытия тесно сопряжено с религиозным поиском спасения, в котором выражена, по сути, религиозная сущность русского духа. Религиозность пронизывает все внешние и внутренние сферы духовной жизни. В этом смысле, по словам. С. Л. Франка, «русский дух… насквозь религиозен. Он, собственно, не знает ценностей, помимо религиозных, стремится только к святости»[1823]. Всё -т- мораль, наука, искусство, право и т. д. — как таковое, само по себе не имеет для русского никакой ценности. Оно обретает свою ценность лишь благодаря своему отношению к Абсолюту, Абсолютному В этом состоит принципиальный радикализм русского духа. Он не знает середины: либо всё, либо ничего — вот девиз русского духа. А потому если не существует Бога как абсолютной ценности и абсолютного мерила всего, то всё дозволено. «Русскому, — по словам С. Л. Франка, — не приходит в голову, что можно чувствовать себя связанным автономными моральными, правовыми и государственными…»[1824] Характерен в этом плане анекдот про русского офицера, рассказанный Достоевским: русский офицер, прислушавшись к атеистическим речам, в состоянии глубочайшего сомнения спрашивает себя: «Но если нет Бога, как я могу оставаться майором?». Стало быть, для него выполнение им своего офицерского долга и обязанностей имеет смысл только в связи с Богом.
Религиозность как канва, на которой разворачивается русский дух, характерна для всех русских мыслителей, которые были одновременно религиозными философами и богословами: не профессиональными богословами, а светскими свободными мыслителями и писателями.
Наряду с религиозностью другим центром, вокруг которого разворачивается русское мышление, является человек. Русская философия глубоко антропоцентрична. Человек, его судьба* смысл человеческой жизни — центр духовных интересов, философских изысканий русских мыслителей. Величайшим антропологом был Ф. М. Достоевский, который совершил великие открытия в области постижения человека, заложив тем самым основы новой антропологии — метафизику человека. Ядро этой метафизики образует экзистенциальная диалектика, раскрывающая противоречивую и трагическую природу и сущность человека.
I 12.3. П. Я. Чаадаев как предтеча русской философской традиции
и Русская мысль, по словам Н. А. Бердяева, «пробудилась в Чаадаеве»[1825]. И это пробуждение началось с историософии, краеугольной проблемой которой был вопрос о путях развития России, о ее судьбе. Основные ори- >и ентиры и дух русской историософической мысли были заданы Петром | Яковлевичем Чаадаевым (1794-1856) — первым западником, с которого; принято начинать историю западничества. Правда, Чаадаев стоит у исто- | ков не только идеологии западничества. Им были поставлены ряд проблем, впоследствии получивших свое развитие в идеологии западничества I и славянофильства.
>1 Свою историософскую концепцию, которая представляла собой первый такого рода опыт в России, Чаадаев изложил в первом, единственно опубликованном при жизни «философическом письме» (1836 г.)[1826], главной темой которого была проблема России, ее прошлое, настоящее и будущее. Именно с первого «философического письма» началось пробуждение самобытной, оригинальной русской мысли, ибо в полемике, поднявшейся вокруг этого письма, славянофилы и западники окончательно разделились на враждебные лагеря. Основной пафос первого письма — отрицание культурно-исторического значения России, былого и настоящего России, противопоставление католической церкви православной. Говоря об особенностях русской цивилизации, Чаадаев подчеркивает, что бытие России есть «недоразумение», «пробел в плане мироздания», она не принадлежит ни к Западу, ни к Востоку, она не имеет традиции ни того, ни другого, она находится как бы вне времени, вне истории, не имея ни прошлого, ни будущего. Россия как незаконнорожденное дитя не имеет никакого наследства, все, что есть в русской культуре, всецело заимствованное и подражательное. Россия ничего не дала миру, ни в чем не содействовала движению вперед человеческого разума. Свое представление об аномальной России Чаадаев резюмирует в следующих словах: «Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к одним из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий»
