История философии - [41]

Проблемы интерпретации. Платон являет собой одну из самых грандиозных фигур в истории философии и человеческой культуры вообще. Вряд ли можно найти мыслителя, который может сравниться с ним по степени влияния на всю последующую философскую, политическую и религиознуюмысль, мыслителя, который и в наши дни становится предметом жарких дискуссий, касающихся самых злободневных вопросов общественной жизни. Воздействием Платона затронуты наиболее значительные философы и ученые Античности, Средневековья, Ренессанса и Нового времени. Платон был известен не только на Западе, но и в Византии, которая и сохранила для нас корпус его сочинений, и на арабском Востоке. Тем не менее, несмотря на это влияние, Платон был и остается великим неизвестным в истории человеческого духа. Несмотря на более чем двухтысячелетнее изучение, исследование и истолкование Платона единого взгляда на его творчество нет и по сей день, а предлагаемые интерпретации порой диаметрально противоположны. Мистик Платон или рационалист, творец мифов или первый европейский логик, идеолог реакционной аристократии или первый коммунист, — ответов на эти вопросы очень много, и они разные. Действительно, этот великий философ и один из лучших европейских художников слова столь глубок и многогранен, что единого взгляда на его творчество, вероятно, так никогда и не появится. Что же делает творчество Платона таким загадочным? На первый взгляд, кажется, что можно в сочинениях Платона выделить определенную совокупность доктрин, что и будет представлять платоновское учение. Например, учение о вечных и неизменных идеях, о всегда изменяющемся мире чувственных вещей, зависящем в своем бытии от этих идей, о бессмертной душе, познающей эти идеи, о ненадежности чувственного познания, об идеальном государстве, о сотворении космоса.

Однако, взглянув на эти учения более внимательно, мы обнаружим, что вполне определенного, догматического утверждения их в платоновских сочинениях найти нельзя, что картина всегда осложняется множеством различных отступлений, обсуждений, рассмотрений и пересмотров, что мы почти всегда имеем дело с исследованием, а не с изложением, что философская ситуация зачастую меняется от одного произведения к другому. В ряде произведений эти, по общему признанию, центральные моменты платоновского учения отсутствуют, в других, например в «Пармениде», теория вечных и неизменных идей подвергается критике и заменяется сложнейшими рассуждениями о природе единого и происхождении из него множества, в третьих («Софист») в неподвижный мир идей допускается движение, а привычные в других диалогах идеи справедливости, красоты, целомудрия заменяются «высшими родами бытия». Душа может быть изображена как простая неделимая вещь («Федон»), а может как состоящее из трех частей целое («Федр», «Государство», «Тимей»). Многие платоновские сочинения заканчиваются апорией, ответа на поставленный вопрос не дается, причем вопросы эти первостепенной важности. Так, «Теэтет», посвященный анализу знания, не дает итогового решения этой проблемы.

Таким образом, в платоновских диалогах трудно найти систематическую философию как единую последовательность непротиворечивых предложений. Это ведет к различным стратегиям истолкования платоновских текстов. Во-первых, можно посчитать, что Платон в течение своей жизни менял взгляды на основополагающие моменты своего учения (эволюционно-генетический подход). В этом случае исследование Платона сосредоточивается на выяснении интеллектуальной биографии великого афинянина. Во вторых, можно предположить, что нет и не может быть какой-то платоновской системы, существующей вне отдельных диалогов. Тогда нужно оставить попытки говорить о философии Платона, а ограничиться выяснением философии отдельных диалогов. В-третьих, можно полагать, что платоновскую систему следует искать вне диалогов, поскольку в сочинениях Аристотеля и представителей древней Академии есть следы некоей платоновской системы, не тождественной тому, что мы можем найти в диалогах. В-четвертых, можно признать Платона не создателем строгой теории бытия, познания, государства и человека, но вдохновенного визионера, художника и поэта, который не отдает себе отчета в том, что он говорит, и поэтому не выработавшего строго когерентную систему философии. Наконец, можно попытаться найти некую позицию, которая даст возможность увидеть единство платоновской мысли в сложном переплетении различных подходов, высказываний и проблем, когда кажущиеся противоречия станут моментами сложной органической системы. Но для этого нужно постараться не подходить к Платону с нашими собственными критериями, сформированными школьной философией, но постичь платоновскую мысль из нее самой.

Попытаться понять Платона значит еще и отдать себе отчет в том, что способом выражения своей мысли он выбирает диалог[1]. Это можно объяснять, конечно, тем, что Платон последовал за другими сократиками (Антисфеном, Эсхином, Эвклидом, Федоном), выбрав тот жанр, который был наиболее распространен среди учеников Сократа, жанр, позволявший передать черты личности и учительства Сократа. Однако даже если первоначально Платон просто воспринимает этот жанр как некую данность, то очень быстро он осознает, что именно этот жанр позволяет ему литературно оформить свое видение философии. Дело в том, что для Платона философия не может быть заключена в мертвое тело книги, истинное бытие философии — в душе, которая беседует либо с самой собой, либо с другой душой. Живая беседа, нацеленная на вполне определенного собеседника, с его неповторимым характером и мнениями, с его сильным или слабым умом, только она может быть, по Платону, философской. Это значит, что письменное слово может только отражать, напоминать уже состоявшийся разговор, оно может быть понято только тем, кто либо этот разговор слышал, либо думал о предметах беседы. Эти напоминания о беседах, которые велись Платоном и его товарищами, и есть платоновские диалоги. Не все диалоги Платона в равной степени диалогичны, многие из них стремятся к монологу («Софист», «Парменид», «Тимей»), другие представляют собой речи («Менексен», «Пир»). Очень редко в диалогах Платона можно найти противостояние экзистенциальных позиций, как в диалогах романов Достоевского, позиций, не приходящих в ходе диалога к тому или иному соглашению («Горгий»). Скорее там присутствует совместный поиск истины ведущим и ведомым, когда первый помудрее и порассудительнее, а второй умен и сообразителен настолько, чтобы следить за ходом рассуждений ведущего. И предпочтение диалогу Платон пронес до конца своей жизни, не понимая, как можно передать живую мысль и живую беседу, насыщенную отступлениями, переходами, переплетением смыслов в виде обращенного ко всем трактата. Выбор этой формы сделал платоновскую философию очень богатой, внутренне живой, постоянно обогащающей того, кто подходит к ней с любовью и пониманием. И уж совсем неправильно было бы видеть в форме диалога недостаток Платона, затрудняющий ее систематическое изложение, нечто внешнее, что нужно постараться выбросить за борт, чтобы остаться с однозначным Платоном, которого якобы без искажений доносят до нас свидетельства Аристотеля и древняя Академия. Великое достижение платоноведения XIX века — Платон, очищенный от наслоений последующей схоластики платонизма — не должно быть нами потеряно. И никогда не стоит упускать из вида того, что философия Платона — это его беседы, его мысль, отраженные в конкретных диалогах, но при этом не забывать, что при всей неповторимости и непохожести различных диалогов все они написаны одним человеком и говорят о единой мысли и единой философии.