История Фэндома (КЛФ - 09) - [24]

В 1985 году международный центр по малым планетам (Кембридж, США) в спецциркуляре утвердил за новой малой планетой название (3054). Планета открыта 11 сентября 1977 года научным сотрудником Крымской астрофизической абсерватории [обсерватории — YZ] Н. С. Черных.

И этот список можно продолжать долго. Теперь станет понятно почему с таким нетерпением и, можно сказать трепетом, мы ожидали встречу в г. Ленинграде на "Интерпрессконе 91" с Борисом Натановичем Стругацким. Борис Натанович родился в 1933 году. Окончил механико-механический факультет Ленинградского университета, работал в Пулковской обсерватории. На встрече с фенами [фэнами — YZ] в "Сосновом бору" была организована пресс-конференция, запись которой мы и предлагаем вашему вниманию.

Вопрос: Как все же читать сегодня вашу повесть "Стажеры"?

Б. С.: Совершенно справедливый вопрос. Мы сами себе задаем его иногда, глядя друг другу в глаза с некоторым ужасом. Но факт остается фактом. Вы понимаете, люди, которые прожили достаточно долго, пять-шесть десятков лет, особенно если это происходит в двадцатом веке и особенно, если это происходит в тех странах, где идеология всегда превалировала над всем остальным, эти люди бывают вынуждены пересматривать те убеждения, которые казались им совсем недавно назыблимыми. И А. и Б. Стругацкие безусловно находятся сейчас в положении этих людей. Причем я бы сказал, что наше как раз положение оказалось еще не самым плохим. Дело в том, что путь от "Стажеров" до, я не знаю… до "Жидов города питера" мы прошли своим пуумом [? - YZ], пережили лично, внутри себя, переварили всю эту смену идей, все это превращение варварских представлений, которые нам вбили в голову, в цивилизованные. А представьте себе, каково приходится тем людям, которые этого пути не прошли, которые вообще на эти темы не размышляли и никогда. Такой человек просто принимал к сведению то, что пишется в газете центральной "Правда" и то, что говорится на политинформациях. Чтобы ему ни говорили, он все принимает на веру. Индустриализация превыше всего, значит (он считал искренне), индустриализация превыше всего. Наш главный враг — Англия и Франция, англо-французская буржцазия [? - YZ], которая напала в 39-м году на бедную Германию, поднимающуюся из руин, значит враги мира Англия и Франция. Негодяй, кровавый бандит Гитлер, значит, кровавый… И так далее. И вот он дожил до сегодняшнего дня, когда вдруг выясняется, что вообще все все без исключения, что он считал правильным, оказалось неправильным. Положение этого человека ужасно. Просто ужасно. С такими людьми происходит странная вещь: они потеряли вообще какой бы то ни было вкус к разговорам и к размышлениям на эту тему. Они просто не хотят об этом говорить. Они себя ведут, как какое-нибудь животное, которое инстинктивно тянется к пище, его бьют палкой, опять тянется, опять бьют. Кончается тем, что когда этому животному протягиваешь пищу, оно, вместо того чтобы есть, убегает в ужасе. Вот в таком положении оказываются люди, которые не пережили внутри себя эту вот… битву идей, свидетелями которой они были. Так что, возвращаясь к вопросу, как нас читать? Мне трудно ответить на этот вопрос. Да читайте, как бог на душу положит. Я думаю, что сейчас есть люди, которые читают этот текст с усмешкой. Есть люди, которые читают этот текст со злорадной ухмылкой "вот, писали, писали, а теперь все не так. Есть люди, которые вообще не в курсе всех этих идеологических перетрубаций, и они читают "Стажеры" сейчас точно так же, как ребятишки в 62-м году читали этот текст. С такой же вот полной невинностью и с ожиданием чуда, не обращая внимания на все детали. Когда "Стажеры" только что вышли, я помню, выступал в како[й]-то школе. Я тогда еще имел такое обыкновение — выступать. И среди всех прочих вопросов какой-то мальчик в очках вдруг встал и сказал: "Я не понимаю, — сказал он, — у вас там страшный мир капитализма и прекрасный мир нашей страны". Он, конечно, говорил другими словами, я только передаю смысл. "Так вот, я не понимаю, почему они все оттуда, из [с]воего мира, не перебегут к нам?" Знаете, это было, как удар топора. Мне самому в голову это не приходило: действительно, почему? Я-то ведь в то время еще был пропитан коммунистической идеологией и искренне считал, что у нас в общем и целом все хорошо, а у них в общем и целом все плохо. Я уж не помню, что я бормотал там, это было, видимо, жалкое зрелище, и выручила меня, как сейчас помню, преподаватель или завуч, которая авторитетно сказала: "Ну, как почему? Они же граждане своей родины, и они хотят построить такое же общество у себя" (Смех). Люди, которые внимательно наблюдают за нашим творчеством, заметили, что мы не издавали, скажем, "Страну багровых туч" с затертых времен, что мы издаем вещи, написанные до "Попытки к бегству", редко и с большой неохотой. Мы понимаем, конечно, что там все эти социальные, идеологические вопросы на самом деле на втором плане, и школьники, для которых, собственно, только и интересны эти произведения, пропускают это мимо ушей, их просто это не интересует, им гораздо интереснее — почему летающая пиявка нападает только справа и никогда не нападает слева, или наоборот. И я их понимаю, я с ними полностью согласен. Но при всем при том переиздавать эти вещи не очень хочется, и обычно мы их издаем только уступая очень уж настойчивым требованиям. Так что не знаю, сумел ли я ответить вам на вопрос. Я думаю, что этот вопрос был скорее риторическим. На самом деле он гораздо шире, чем та форма, которую вы избрали. Ведь на самом деле это вопрос о том, как нам всем жить дальше. Совершенно ясно, что тот мир, в котором я вырос, а вы, так сказать, успели родиться и прожить двадцать-тридцать лет, этот мир навсегда остался позади. Громада Российской империи уже двинулась. Как писал Александр Сергеевич: "Громада двинулась и рассекает волны. Плывет. Куда ж нам плыть?" — писал Александр Сергеевич. Куда ж нам плыть? Это вопрос фундаментальный. Сейчас слово "коммунизм" стало суть [чуть — YZ] ли не неприличным. Оно исчезло, как я замечаю, из политических программ, оно почти целиком исчезло, например, из такого журнала, как "Коммунист". Это слово переселилось в политические анекдоты. А ведь между тем, что такое коммунизм? Коммунизм — это общество, в котором каждый живет так, как ему хочется. Это общество абсолютной свободы деятельности, где каждый человек занимается любимым трудом и любым трудом, который не мешает окружающим. Мы можем придумать сейчас какой-то другой идеал общества? Я — не могу. Нельзя же всерьез принимать этих певцов патриархальной старины, которые хотят вернуть нас всех в какой-то "золотой век": женщин одеть в сарафаны, мужчин нарядить в косоворотки, смазанные сапоги, чтобы днем они трудились в полях, обязательно вручную, а вечером стобы [чтобы] собирались на околице и пели песни, играли на гармошке, водили хороводы. Это же смешно. Мне кажется, что и авторы таких вот с позволения сказать утопий, и сами понимают, что это совершенно нереальное социальное устройство. Ну, а что же тогда? Кроме общества справедливости, которое мы с Аркадием Натановичем тщились изобразить в цикле романов, в целом цикле романов, который начинается с "Полдня, XXII века", кроме этого общества никакого другого идеала я себе представить не могу. Раздаются голоса, что идеалы вообще не нужны. Что вообще не надо думать о будущем. Надо думать о сегодняшнем дне; чтобы сегодня были все сыты, все одеты, все при деле, чтобы не было бездельников и т. д. Это все правильно, но это легко сказать: не надо думать о будущем. По-помему [по-моему — YZ], это невозможно.