История эллинизма - [532]
При новом выборе стратега во главе союза стал бывший тиран Аргоса, Аристомах. Когда дошла весть о нападении Клеомена, то, вероятно, после обычных предварительных совещаний собран был союз ахейской общины и решено было объявить войну Спарте. [7] Арат находился в Афинах, Аристомах пригласил его вернуться, с тем чтобы вместе с ним не медля вторгнуться в Лаконию. Арат всячески старался отклониться от этого; когда же ему не удалось, то он вернулся, с тем чтобы участвовать в кампании. Ахейцы, в числе 20 000 человек пехоты и 1000 всадников двинулись против Паллантия, лежавшего близ лаконской границы, но еще ближе к тегейской. Клеомен поспешил туда с войском, состоявшим всего из 5000 человек, ему и его воинам страстно хотелось помериться с более многочисленным неприятелем. Ввиду такого врага Арат не решился на битву; он велел отступить. Ахейцы громко заявили свое негодование: Клеомен без битвы одержал блестящую победу. [8]
О том, что происходило до следующего выбора стратега, не имеется никаких известий; настроение в союзе, было, надо полагать, довольно тревожное; в нем заключались превосходные начала, но подобное управление вело к порче конфедерации; а благодаря ее конституции общественное мнение не имело возможности восстать против Арата, несмотря на то, что оно решительно обнаруживалась, особенно в больших городах. Лидиад обличал его, но тщетно; а при новом выборе стратега, весною 226 года, козни Арата одержали верх над благородным мегалопольцем, и Арат был избран. [9]
Вскоре затем он с ахейским войском находился на возвратном пути из экспедиции в Элиду. Этоляне не оказали никакой помощи своим старым союзникам. Предпринял ли Арат лишь хищный набег на Элиду или не хотел ли он также элидян принудить присоединиться к союзу? Клеомен поспешил к ним на помощь; он настиг возвращавшихся уже ахейцев у подножия Ликея, в области Мегалополя, и почти без труда разогнал их войско; тут было много убитых и пленных; прошел слух, будто Арат тоже пал. [10] Однако, он спасся бегством и пробродил всю ночь; потом беглецы собрались около него, и он поспешил с ними взять врасплох Мантинею, что ему и удалось. Это привело в изумление всю Грецию. Город, правда, не был разграблен: его вновь присоединили к союзу; однако, присоединению его предшествовало внутреннее преобразование важного свойства: городские метеки были признаны гражданами. Таким путем удалось образовать здесь союзную партию. Для полной безопасности поместили в занятый вновь город гарнизон из ахейцев и наемников. [11]
Отозвав в прошлом году Клеомена домой, спартанская олигархия тем самым обнаружила, что она его остерегалась. Могла ли она сына Леонида считать когда-нибудь преданным себе и своим интересам? Весь его внешний образ жизни, так резко противоположный их пышности, его отношение к Сферу, к молодежи, предавшейся вместе с ним древне-спартанским обычаям, все это едва ли можно было счесть пустою лишь восторженностью. Вокруг него образовалась уже боевая сила из своих и наемных воинов; угнетенный люд возлагал на него свои надежды; а время Агиса было еще в свежей памяти, и обнищавшие, лишенные прав, задолжавшие периэки и илоты помышляли все еще о возможности внезапной перемены всех условии. Чем блистательнее были военные подвиги Клеомена, ставшего уже любимцем народа, тем грознее казалось это движение в массе, над которою он так энергично и спокойно господствовал. Олигархия не могла довериться молодому царю. Отчего же она не пыталась избавиться от него? Без него нельзя было обойтись: кому было вести войну с ахейцами? Хотя против них набрали много наемников, однако, следовало крайне опасаться оставшейся в Спарте черни; без Клеомена город стал бы добычею союзной демократии. Политика олигархии должна была состоять в том, чтобы пользоваться им, но постоянно сдерживать его. Падение Мантинеи послужило для этого самым удобным поводом: этой утрате придали гораздо большее значение, чем она заслуживала; эфоры, как кажется, заключили перемирие с ахейцами, [12] отозвали Клеомена в Спарту. В это время только что умер сын Агиса, юный Эвридамид; говорили, будто эфоры отравили его; нелепая молва приписывала это убийство Клеомену.
