История эллинизма - [527]

Как ни скудны по причине подлежащих источников эти заметки касательно конституции, однако по ним явно обнаруживается, что эта конституция мало отвечала развившимся в ту эпоху государственным потребностям и затруднительным политическим условиям союза. Лидиаду можно было бы, пожалуй, приписать заслугу в том, что он стремился преобразовать эту конституцию; такое преобразование впоследствии действительно исходило из его родного города, но было уже стишком поздно. Арат не думал воспользоваться своим влиянием и не прибег к средству, которое одно только и могло бы упрочить будущность союза; мало того; попытку к улучшению конституции он принимал за личную обиду; на его роковое ослепление, на его хотя и благонамеренное, но счетное, ограниченное благоразумие падает вся ответственность за неудачу великого учреждения, в котором заключалась возможность распространиться более плодотворному эллинскому развитию.

Вот в каком состоянии находились внутренние условия союза. Он, правда, значительно расширился в течение последних лет; к конфедерации принадлежали теперь вся Аркадия; Арголида, Флиунт, Гермиона, Трезен, Эпидавр, словом север и самое ядро Пелопоннеса, более половины всего полуострова, сверх того еще Мегара, - все это примкнуло к ахейцам; македонское влияние по ту сторону перешейка окончательно прекратилось.

Вспомним, что в этот самый год, когда по смерти Деметрия в Македонии учреждена была правительственная опека, когда победоносно наступали дарданцы и отторглись фессалийцы, когда все занятые Македонией посты в Греции и по соседним островам до Эвбеи были изнаны, - в это самое время римские войска впервые появились по ту сторону Адриатического моря. Мы видели, что Македония, как бы ввиду самообороны от нападений со стороны Греции, всякий раз, когда ей угрожала опасность на северной границе, сама побуждала иллирийцев напасть на Грецию. Эти набеги наводили чрезвычайный ужас; этоляне и ахейцы, единственные владычества, которые должны были вступиться за Грецию и защищать ее, так как они отторгли ее от Македонии, соединившись, сами были разбиты иллирийцами; греки лишили Македонию средства обуздывать северные племена, а сами не в силах были отразить хищные набеги иллирийцев.

В эту пору всеобщего уныния и изнеможения явились римляне. С какой твердостью и с каким спокойствием подавили они жалкое владычество пиратов, перед которыми трепетала Греция. Исполненные нравственного и материального превосходства, они разгромили наглых варваров, дерзнувших наносить ущерб римским подданным, оскорбить римских послов. Уничтожение этих пиратов оказалось, конечно, благодеянием для Греции, и впервые отношения Рима к эллинской политике были вполне благосклонны. Однако, какими последствиями сопровождались они! Рим оказал охрану, которую Македония вследствие греческих оппозиций не в силах была более доставить ей, тогда как слишком слабая и раздробленная Греция не могла сама защитить себя; Рим присвоил себе Керкиру, Аполлонию, Диррахий, словом такие пункты, к которым ближе всeго было переправиться из Италии; [121] в по власти находились все места нападения, и он был вполне уверен в их населении, тем более, что лишь от их преданности Риму зависела защита от иллирийцев. Мы не станем теперь развивать римскую политику и ее мотивы; прошло почти пятнадцать лет, пока римляне не вмешались вновь в эллинские дела, да и то лишь вынужденно. Однако, по идеям эллинистической политики и по существу дела крайне важным оказался уже не тот факт, что они там утвердились. Македонии, правда, удалось pacceять дарданцев, подчинить фессалийцев, занять даже вновь некоторые позиции в Греции, - и вот явилось владычество, готовое по первому поводу возобновить, и притом с более сильными боевыми средствами, соперничество, каким Македонии угрожало некогда эпирское царство. Рим овладел уже всею Италией, он отнял у пунов Сицилию и пока терпел лишь существование мелкого княжества Гиерона, этого жалкого остатка блестящего некогда греческого мира на острове; в течение двадцатилетней войны он достиг морского владычества, перед которым, наконец, смирился Карфаген; Рим отнял у него даже Корсику и Сардинию, вместе с тем разрушил половину его тopговли; когда же наконец пуны, питая великие замыслы, обратили взоры на Испанию и задумали там основать континентальное владычество, которое вознаградило бы их заa утрату морского и могло бы впредь снабдить их средствами сразиться с враждебною державой на ее собственной почве, то Рим понудил их остановиться на берегах Эбро; это совершилось в тот самый 228 год, когда он вследствие мирного договора вступил во владение по ту сторону Адриатического моря. Какое крепкое, всеобьемлюшее, сосредоточенное владычество с одной стороны, тогда как с другой - в системе эллинистических государств Египет достиг уже своего апогея, Азия переходила из одного расстроенного состояния в другое, Греция вся распалась и расстроилась, а Македония, как казалось, находилась уже на краю гибели.

Ни одной, быть может, державе в древней истории не пришлось испытать столько политических затруднений, как Македонии со времен Аминта и Филиппа II. Постоянно готовая на великие подвиги, она то и дело подвергалась вновь одолевавшим ее препятствиям, и, преобладая над распавшеюся Грецией, все вновь вмешивалась во всеобщие отношения, добиваясь лишь кратковременного превосходства, да и то благодаря исключительно личным дарованиям своих царей. Надо отдать справедливость Антигонидам в том, что они с великим смыслом постигли положение своего царства и с неутомимою настойчивостью и осмотрительностью старались утвердить его; однако все их усилия оказались сизифовым трудом, и с каждою новою попыткой этот труд становился: лишь томительнее, силы все более напрягались. С каким трудом Антигон Гонат восстановил царство после галатских разрушений, охранил его от северных варваров, вновь и крепче прежнего обосновал все, что было разрушено Пирром, пока, наконец, вследствие происков его на Кирене Пелопоннес не стал ускользать от его влияния; а затем в возникшей вновь войне с Египтом он утратил даже ключ к полуострову! Антигон пытался новыми политическими комбинациями наверстать эту утрату; однако, смерть его расстроила с таким трудом добытый мир; при его сыне, Деметрии, враги с севера угрожали царству, даже Фессалия на юге подверглась опасности. Энергический натиск понудил этолян отступить, благодаря чему возобновилось даже македонское влияние в Пелопоннесе, однако, Акрокоринф был все-таки потерян.