История Эфиопии - [4]

Положение эфиопской церкви было противоречивым. С одной стороны, церковь являлась подлинным феодальным государством в государстве, подчиненным императору и в меньшей степени правителям отдельных княжеств. Высшие чины церковной иерархии — ычэге, ныбурэ ыд, акабе сэат и (по крайней мере формально) абунэ — считались более важными вельможами, чем даже крупнейшие светские феодалы. Церковь владела значительной частью земель, получала огромные доходы, накапливала сокровища. Духовное сословие составляло местами до 20–30 % населения округов. Но его подавляющее большинство принадлежало не к феодалам, а к трудящимся-земледельцам: бедные монахи работали в монастырях на богатых монахов, бедные священники сами пахали землю, их дети — мальчики-диаконы пасли скот, а книжники — дэбтэра, составлявшие церковный хор, обычно не только занимались сельским хозяйством, но и несли повинности в пользу храмов. Да и церковная служба, в частности для дэбтэра, которые должны были петь, играть на систрах и барабанах-кэбэро и плясать в церкви, а до того проходить курс обучения письму (довольно сложному у эфиопов), церковной музыке и системе ее записи, языку геэз, была нелегким делом.

С другой стороны, церковь, несмотря на связи с местными феодалами, стремившимися к независимости, поддерживала в народе идею общеэфиопского единства под эгидой императорской власти. Император являлся не только верховным правителем государства, но и как бы главой всех христиан, правомочным вмешиваться в чисто церковные дела, в том числе вопросы богословия.

В богословских спорах XIV–XVII вв., о которых рассказывают авторы книги, отразилось не только соперничество между князьями церкви и привилегированными монастырскими общинами Аксума, Хайка, Дэбрэ-Асбо, но они стали идеологическим выражением стремления отдельных провинций к отделению.

В этом отношении особенно показательны евстахианство и "иудаизм" фалаша, а также другие ереси, о которых упоминается в книге.

Евстахианство, зародившись в начале XIV в., в середине XIV–XV в. стало как бы общенародным движением в Тигре. Социальный состав его был сложен. Большинство руководителей евстахиан принадлежало к тигрейской знати. Но среди их приверженцев было множество бедных дэбтэра и крестьян, интересы которых они защищали от местных феодальных правителей, военных поселенцев цоуа, высшего духовенства.

Евстахий и его ученики проповедовали идеал бедной церкви и монашества, трудящегося в поте лица своего. Не удивительно, что все бедные и непривилегированные внимали Евстахию, а жадные монахи пытались его убить. Но и знать привлекла проповедь святого бессребреника. Феодальные правители Северной Эфиопии защитили его от гнева монахов, а сам император Амдэ-Цыйон заключил с Евстахием союз против общих противников — князей церкви. Помимо разного рода личных интересов, светских феодалов привлекал идеал бедной церкви, перспективы овладения земельными богатствами монастырей.

Что касается "иудаизма" фалаша, то он во многом ближе к эфиопскому христианству, чем к религиозной практике евреев. Фалаша отвергают Новый завет и большую часть христианской литературы, но талмуда не знают, а библию читают на языке геэз. Важную часть их литературы составляют переработанные гностические и христианские сочинения, также на языке геэз (но восходящие к греко-египетским оригиналам). Обряды фалаша почти тождественны с обрядностью эфиопских христиан. Были у них священники и монахи, низшие касты ремесленников и феодальная аристократия, но не было купцов и ростовщиков. В XIV–XV вв. население целых областей, отрекаясь от христианства или сохраняя прежнюю веру, примыкало к фалаша и восставало против империи. Это было мощное движение западных агау, частично под знаменем "иудаизма", частично под лозунгом сохранения различных синкретических религий (у этнических групп кемант, воито до принятия ими ислама и др.).

Не случайно авторы книги уделяют много внимания деятельности Зэра-Яыкоба. Несомненно, Зэра-Яыкоб был исключительно одаренным и дальновидным правителем. Он имел широкую политическую программу централизации, религиозной унификации и отчасти даже "модернизации" страны, которая и через 500 лет сохраняла свою актуальность. Он хотел, чтобы Эфиопия стала мощным абсолютистским государством. Уже тот факт, что его реформы были проведены в жизнь и какое-то время, казалось, имели успех, свидетельствовал о политических талантах императора и потенциальных возможностях эфиопско-христианской культуры (характерно, что Зэра-Яыкоб в своей деятельности апеллировал к древней аксумской традиции, национальной "старине", а также к "исконному христианскому" миропорядку). В связи с этим представляется вполне вероятным влияние на императора заморских идей и примеров. Недаром в тогдашней Эфиопии мы находим целый ряд выходцев из Египта, Сирии, Южной Европы и Закавказья. Однако в Эфиопии, лишенной городов и сколько-нибудь развитого внутреннего рынка, не было необходимых предпосылок для перехода от строя феодально-вассалитетного царства к абсолютистскому бюрократическому государству. Недаром режим Зэра-Яыкоба держался на подкупе, доносах и терроре. В мирное время при нем проливалось больше крови и производились бoльшие опустошения, чем во время войны. В результате массовых репрессий была уничтожена наиболее энергичная и смелая часть населения, расстроена система традиционных феодальных ополчений, подорвана экономическая база государства. Военные поселенцы бесчинствовали в областях, отданных им в "кормление", разоряя их не хуже, чем вражеские набеги. Это вынуждало крестьян уходить с обжитых мест на окраины империи, в мусульманские и другие иноверческие области. Недаром на юго-востоке Эфиопии через несколько десятилетий после смерти Зэра-Яыкоба оказалось множество "маласаев" — эфиопов, перешедших в ислам. Это они вместе с мусульманскими беглецами из Доуаро, Фэтэгара, Бали основали Харэр (Харар) новый центр ислама в Эфиопии.