История девяти сюжетов - [57]

Наиболее отвратительную форму принимает барская чванливость у Николая Николаевича. Вернуть браслет и договориться о прекращении переписки — этого ему мало. Он жаждет унизить Желткова, оскорбить его, пользуясь преимуществами своего чина и звания.

«— Если не ошибаюсь, господин Желт-ков? — спросил высокомерно Николай Николаевич.

— Желтков. Очень приятно. Позвольте представиться.

Он сделал по направлению к Тугановскому два шага с протянутой рукой. Но в тот же момент, точно не замечая его приветствия, Николай Николаевич обернулся всем телом к Шеину.

— Я тебе говорил, что мы не ошиблись».

Оскорбление нанесено.

«Худые, нервные пальцы Желткова забегали по борту коричневого короткого пиджачка, застегивая и расстегивая пуговицы. Наконец он с трудом произнес, указывая на диван и неловко кланяясь:

— Прошу покорно. Садитесь».

Его приглашение не принято. Гости остаются стоять. Но напрасно Николаю Николаевичу может показаться, что поле битвы осталось за ним. Достаточно ему заявить, что, прислав браслет, Желтков переступил «те границы, где кончается наше терпение», и угрожающе намекнуть, что он, брат княгини Шеиной, вправе «обратиться к помощи власти», как роли меняются.

«— Простите. Как вы сказали? — спросил вдруг внимательно Желтков и рассмеялся. — Вы хотели обратиться к власти?.. Именно так вы сказали?

Он положил руки в карманы, сел удобно в угол дивана, достал портсигар и спички и закурил.

— Итак, вы сказали, что вы хотели прибегнуть к помощи власти?..»

Желтков продолжает повторять этот вопрос, потому что тут чувствует свою неуязвимость, полную независимость от какого-либо вмешательства власти. В самом деле, какие могут быть приняты административные меры, чтобы оборвать его чувство? «Выслать меня в другой город?.. Все равно и там так же я буду любить Веру Николаевну, как здесь. Заключить меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моем существовании». Желтков обращается с этими словами только к князю Василию Львовичу. На Николая Николаевича он демонстративно не обращает внимания. Он одержал верх над ним именно потому, что тот сослался на свои сословные привилегии и влиятельность крупного чиновника. И даже позволил себе бестактно прибегнуть к угрозе силой.

4

Но Куприн не добрался бы до глубин истинной поэзии, не осветил бы до конца духовную победу телеграфиста, если бы ограничился противопоставлением душевной деликатности Желткова грубой надменности Николая Николаевича.

Кульминация сюжета «Гранатового браслета» — в страницах, где описано, как смерть Желткова, раскрыв красоту его любви, нравственно покорила княгиню Веру. И она на миг освободилась от гордыни, иссушающей душу, от ржавчины привилегированного бытия, мертвящего святые человеческие чувства.

Сюжет развернулся бы слишком искусственно, если бы конец этот был прямолинейно пристроен ко всему предыдущему. Вера Николаевна Шеина полна сословных предрассудков. Ей претят письма человека, не принадлежащего к высокородной среде. Браслет нужно немедленно вернуть, — в этом она согласна с братом.

Больше того. Над ней нависла тень моральной вины в добровольном уходе Желткова из жизни.

Прервав разговор с нежданными посетителями, Желтков спрашивает ее по телефону, можно ли ему остаться в городе, чтобы хоть изредка ее видеть. Конечно, не показываясь ей на глаза.

Княгиня Вера раздраженно бросает в ответ: «Ах, если бы вы знали, как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите ее как можно скорее». Конечно, она не подозревает рокового смысла, который будет вложен в ее слова. Но именно они толкают Желткова к решению как можно скорее прекратить всю эту историю одним, окончательным уже способом.

Ночью, после подробного рассказа мужа о разговоре с Желтковым, Вера Николаевна подавлена зловещим и безошибочным предчувствием: «Я знаю, что этот человек убьет себя».

На следующий день, разворачивая утреннюю газету, она сразу же наталкивается на заметку «Загадочная смерть». Некий Г. С. Желтков покончил самоубийством. В предсмертном письме указана причина самая тривиальная: растрата казенных денег.

Княгиня Вера знает истинную причину. И когда вечером почтальон приносит конверт со столь знакомым почерком, она берет в руки письмо «с нежностью, которой она в себе не ожидала».

Это третья моральная победа Желткова. Решающая, но оплаченная кровью.

В каждой строчке чувство неподдельной, жгучей до беспамятства любви. Ни одного слова, бьющего на жалость, на то, чтобы вызвать у княгини Веры чувство раскаяния. Перед смертным своим часом Желтков находит совсем иные, неожиданные слова, слова благодарности.

«… Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам… Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь… Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.

Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете… Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое».

Сама любовь — издалека, без взаимности, без тени надежды на взаимность, даже на простое знакомство — озарила счастьем неуютную жизнь Желткова.