История человеческой глупости - [42]

Изо всех напрасных расходов более всего он боялся, что в карман к себе что-то положит врач. Однажды он все же попался в руки к врачу. Возвращаясь по своему обычаю пешком с вечернего заседания парламента, в кромешной тьме он споткнулся обо что-то и раздробил обе ноги. Дома больной маялся в постели, пока его случайно не навестил племянник и не уговорил его вызвать врача. Сэр Джон с трудом уступил и допустил врача к себе. Но, чтобы сэкономить половину гонорара, приврал, что у него болит только одна нога. И показал врачу только одну эту ногу, а другую поручил матери-природе.

Эта нога выздоровела на две недели раньше, чем та, на которой эскулап практиковал свою науку.

Среди книжных завалов, громоздящихся передо мной на библиотечных столах, оказывается довольно-таки литературного лома, научного мусора. Я не оттолкнул его, порылся и выписал много чего как "curiositatis causa".

Результат моего копания в книгах был щедр, вот только сколок того, в чем могу отчитаться.

БЕСПОЛЕЗНЕЙШИЕ ЗНАНИЯ

Дополнением к собранию разных бесполезностей в истории культуры напрашивается наука о ненужном знании. Одну из его разновидностей насадил на острие булавки уже Флегель. В своей книге "Geschichte der komischen Litteratur" ("История смешной литературы") того, кто тратит свое время на ни к чему не употребимые знания, он зовет писателем-микрологом. Словно думал при этом о литературной копии микротехника — резчика по вишневой косточке.

Их отцом-мастером, по мнению Флегеля, был любекский супер-интендант Г. X. Гоэц (1667-1729). Достаточно привести отрывок из конспекта его произведений:

1) диссертация о близнецах, упоминаемых в священном писании;

2) puer decennis, то есть о таких ученых, которых в первые десять лет жизни постигла какая-либо катастрофа;

3) princepis bebraice doctus, то есть о властителях, которые были сведущи в древнееврейском;

4) об ученых, утонувших в воде;

5) о детях известных теологов, с которыми случилось несчастье;

6) de claris Schmidiis, то есть о носящих имя Шмид, которые достигли известности.

Эти "носящие имя Шмид", без сомнения, заслужили быть включенными в категорию известных людей, что вытекает из произведения Сам. Теод. Шмида, вышедшего в 1707 году, "Dissertatio de theologis in utero deo concecratis" ("Диссертация о еще во чреве матери посвященных теологии"). То есть сия жемчужина Шмидов не пожалела трудов, исследовала и составила список теологов, которых еще до их рождения родители предназначили к карьере теолога. Очень жаль, что не вышло биографического сборника об известных Шредерах, потому что среди них наверняка был бы и известный ученый по имени М. Шредер, который смело и беспристрастно опубликовал в 1717 году диссертацию "Diss. Historico moralis de misocosmia eruditorum" ("Историко-нравственная диссертация о непорядочности ученых"). То есть он составлял свои записки о грязных ученых. Трудно понять, каким образом можно обрасти такой тьмой учености, чтобы с ее помощью быть в состоянии наковырять данных из сотен книг о неумытости и прочей личной нечистоплотности заслуживающих уважения ученых.

Я наткнулся также на произведение, обобщающее литературное занятие по растолчению воды в ступе. Это книга Дж. А. Бернхарда, ее заглавие "Kurzgefasste curieuse Historie derer Gelehrten" ("Странная история ученых в кратком виде". Франкфурт-на-Майне, 1718). Не надо говорить, что "история в кратком виде" заняла 894 страницы. Не надо говорить также, что речь в ней идет не об истории, а о классификации ученых по весьма странным признакам. Произведение содержит ни более, ни менее 215 глав! Вот несколько названий глав из числа тех, которые делает интересными их невозможная безынтересность. Классификация ученых происходит по следующим признакам:

Те, кто были влюбчивы по натуре

непорочны по натуре

умерены

гневливы

неуживчивы

добродушны

веселыми

честолюбивыми

боязливыми

прижимистыми

расточительными

льстивыми

игривыми

музыкальными

любителями-садоводами

друзьями животных

курильщиками

бедны

должниками

имели хороший почерк

имели плохой почерк

прилежны в работе

небрежны в работе

болели подагрой

имели дурацкую физиономию.

Речь в книге заходит также и о тех несчастных ученых, кого сослали, бросили в тюрьму, повесили, казнили через отсечение головы, сожгли на костре; с другой стороны, перечисляются также и счастливцы по восходящей степени удачи: кто заработал много денег, возведен во дворянство, получил известность, попал в милость к царствующим особам, и кто увенчан венком. Даже за гробом не оставляет их своим вниманием сей добросовестный автор и разносит по главам тех, кто получил хорошую эпитафию, в честь кого была выбита памятная медаль, и, наконец, кто был объявлен святым. Уж дальше того писателю, ученому пойти было невозможно. Естественно, среди святых оказывались главным образом отцы церкви, но были и врачи, и ученые других занятий. Автор желчно замечает, что из среды адвокатов здесь встречаем только одного — Святого Иво. "Легко догадаться, — тонко намекает он, — почему господ адвокатов вредно канонизировать в большем количестве".

Неумолимый автор лезет и в семейную жизнь ученых. Он выстраивает тех, кто остался холостяками, кто рано женились, кто поздно женились, кто женились несколько раз, у кого было мало детей, у кого было много детей, кому дети приносили радость, кому дети приносили только горе, кто со стоном тянул крест домашней жизни, кто держал любовниц, кому жены были верны и кого жены обманывали. Последнее перечисление, к великому удивлению читателя, получилось очень коротеньким, оно и понятно: ученые господа, сообщая свои биографические данные, обычно об этом не распространялись.