История болезни. В попытках быть счастливой - [11]

2003 и следующий 2004 – не разделить!

Наступает 2003 год. Очень важный. Переломный.

В смысле здоровья он начинается совсем плохо. Я вообще никогда не любила сильный ветер. А тогда, в январе, он был очень сильный и очень холодный, но ни шапки, ни платка у меня с собой почему-то не было. “Мозг замерзает”, – я пыталась смеяться. Но на следующее утро не смогла простоять без опоры ни минуты, а уж идти и подавно, так сильно меня качало. Я покупаю тросточку, чтобы опираться во время ходьбы и остановок. Трость изящная, с красивой резной ручкой, тонкая, не медицинская, с маленьким резиновым набалдашником внизу. Скорее для красоты моя первая тросточка…

Для красоты и остаточных понтов.

Мне бы сразу залечь в больницу на капельницу с гормонами, но я все тяну и тяну. Страхи, совершенно необоснованные, безграмотные страхи: от гормонов испортится обмен веществ, растолстею, потом никогда не вернусь к своему весу. Я по-прежнему в своих пятидесяти килограммах, с того момента, как я похудела после рождения Варюшки. Мне в них красиво и комфортно, я шучу, что такой вес оптимален, когда мужчины носят тебя на руках.

Если бы задумалась получше, то смогла бы представить, что скоро-скоро это ношение на руках станет печальной необходимостью. Ну и врачи подыграли моему идиотскому безответственному поведению.

– У меня явное обострение, – настаиваю я.

Но ядерно-магнитный резонанс обострения не фиксирует, еще рано, оно только-только началось. На снимках пока прежняя картина. И пожилой академик советует мне не нервничать и есть больше орехов. А мне только того и надо: если можно, тем более благодаря такой весомой рекомендации, избежать больницы и капельниц, я только рада.

Очередная целительница лечит пиявками. Но это, по крайней мере, не вредно. Почему-то почти каждый день вылезает маленькая температура. 37,1 или 37,2. Мне становится все хуже. В моей жизни возникает первое инвалидное кресло.

– Пусть будет, – успокаиваю я сама себя. В аэропорту или за границей оно будет мне нужно. В Москве нет, не пригодится, на нем все равно никуда не проехать – пандусов нет, кругом ступеньки и бордюры. Все нормально. Но мне очень тяжело видеть свое отражение в зеркале или в витрине, когда я в инвалидном кресле.

Первое кресло, французского производства, немного широкое для меня, но легкое и удобное в обращении, я покупаю за собственные деньги. Процедура оформления инвалидности пугает меня. Не по смыслу, а жуткой унизительной бюрократией. Собрать справки, отстоять очередь, получить вторую группу (мне же нужно право работы!). А самое главное, переоформлять инвалидность в связи с неизлечимым заболеванием требуется каждый год! Это не по мне. Деньги пока есть и у меня, и у моего неулыбчивого спутника, так что без пенсии в четыре тысячи рублей я пока обойдусь…

Но в середине лета все-таки приходится лечь в больницу и колоть гормоны. Зимой, к сожалению, была права я, а не заслуженный академик с орехами. Потихонечку начинаю понимать свой организм и то, как работает в нем болезнь. Но понимание это мало что дает для борьбы. Лекарства-панацеи по-прежнему нет в природе. Более того, если в самом начале я верила в обещание “через пару лет в Америке что-нибудь придумают!”, то теперь я настроена куда более скептически. Я уже не верю ни в чудо, ни в быстрый прогресс науки. Я ни во что не верю. Я только повторяю сама себе: “Для чего-то я должна через все это пройти!” Но благодаря кортикостероидам (умное название гормонов) болезнь пока чуть отступает, и я снова хожу. На короткие расстояния – метров десять. Правда, без трости уже не получается. Но гормоны действуют на нее второй и последний раз. Больше болезнь на них реагировать не будет.

2003 год стал переломным еще с одной точки зрения. Моя работа в “Открытой России” меняла волей обстоятельств свою направленность и все больше дрейфовала в сторону правозащитной деятельности. В октябре арестовали Михаила Ходорковского.

Тучи сгущались давно. Существует несколько версий, что стало причиной ареста. Одни говорят, что его арестовали из-за того, что он финансировал оппозиционные партии, другие – потому, что хотели отобрать ЮКОС, самую на тот момент капитализированную компанию в стране, третьи – что из его ареста нужно было сделать пример в назидание другим. А кто-то считал, что президентом руководило банальное мальчишеское соперничество. Маленький, страшненький, серенький по факту оказывается сильнее красивого, умного и богатого. Наверное, сработал микст из всех этих поводов.

Ходорковский финансировал оппозиционные партии? Да, несомненно. Причем все. И “Яблоко”, и коммунистов, и СПС. Важно уточнить – он делал это не из средств компании ЮКОС. Она к тому времени была уже белая и прозрачная, с отчетностью по международным стандартам, и объяснить миноритарным акционерам, почему компания тратится на коммунистов, было бы абсолютно невозможно. Как я сейчас понимаю, Ходорковский хотел иметь в России парламентскую республику. Поэтому нам всем в “Открытке” дано было указание искать по всем проектам, во всех регионах людей, которые смогут такую позицию формулировать и отстаивать. Не просто поднимать руки при голосовании. Им Ходорковский готов был профинансировать избирательную кампанию. Мы искали. Сами понимаете, такие люди – на вес золота. Независимые, грамотные, убежденные. Такие были и в партийных списках, и среди шедших по округам. Вот только немного их набиралось – человек сорок. Но власть реально боялась свободной Думы. Один мой высокопоставленный источник рассказывал, что Путин, говоря ему о причинах ареста Ходорковского, выдал что-то типа: