История Бернарды и Тайры на Архане - [30]

– Попить бы, – к пяти часам дня мои ноги дрожали от усталости. В последний раз мы ели утром, и теперь желудок бушевал голодными раскатами. – Может, купим сок мулли?

– Нет. От сока мулли мы снова перехотим есть – в этом его опасность. Потом даже если захочешь, в рот кусок не положишь, а нам нужно нормально питаться, иначе пропадут силы.

– Поняла. Тогда заглянем в следующую забегаловку, ладно? Какая попадется на глаза.

– Здесь, наверное, ничего не попадется, слишком далеко мы забрались к противоположной окраине, придется возвращаться.

Людей на дороге попадалось мало. Зачем мы зашли сюда, к беднякам, что ожидали увидеть, кого найти? Смешарик на моей голове, казалось, спекся от солнца, но на вопросы отвечал исправно. Да, смотрит. Нет, ничего интересного не видит. Его, кстати, тоже не мешало бы плотно накормить.

Играли во дворах дети, блестели под солнечными лучами их темноволосые непокрытые головы, радостно блестели черные озорные глаза. Когда ты ребенок, тебе везде хорошо. Весь мир – игра, большое приключение и радость. Мать всегда накормит и погладит по голове, игрушки преданно ждут, подушка подарит вкусные и интересные сны, а руки отца ласково потреплют и защитят. Детство – то время, когда можно смотреть вперед распахнутыми, полными надежд глазами и верить в чудеса, когда кажется, что завтра не существует, а есть лишь прекрасное, наполненное волнительными моментами сегодня, когда впереди ждет исполнение мечтаний, покорение вершин и одно другого слаще путешествия. Детство – это когда можно ни о чем не думать, а лишь заглатывать ложками кашу и пинать под столом ногу брата.

Детство – оно всегда детство. Даже на Архане. И даже если потом все будет не так.

Несмотря на то, что наша прогулка по Рууру длилась (с перерывами на сон) вторые сутки, я так и не смогла понять, насколько велик этот город. Как далеко простираются его края? Какое количество жителей имеет право гордо именоваться руурцами? Превосходит ли его площадь, скажем, тот же Ленинск, или же Руур – это всего лишь большая, выросшая на краю пустыни «деревня»? Ответ на этот вопрос не смогла дать даже Тайра – пояснила, что сведения об общем количестве жителей хранятся только у Старейшин.

Необходимую информацию к моему удивлению выдал смешарик, сообщив, что общая площадь Руура – тридцать шесть квадратных километров, а население исчисляется шестьюдесятью тремя с половиной тысячами человек.

– Ух ты! – подивилась я познаниями своего ободка-википедии. – Спасибо!

– Угу, – ответили мне сверху.

Значит Руур намного меньше Ленинска, теперь понятно.

Я хотела, было, рассказать о собственных умозаключениях Тайре, но когда обернулась и открыла рот, чтобы начать, то обнаружила, что подруги нет рядом. Оказалось, она остановилась в нескольких метрах позади меня на дороге и теперь, не отрываясь, смотрела на какой-то дом.

Пришлось вернуться.

– Эй, ты чего?

Моя «коллега» молчала. Мне показалось, что теперь ее поза выдавала еще большее напряжение, нежели тогда, когда она решила повести меня в «карьер».

– Все хорошо?

Тишина. Как странно.

Я перевела взгляд туда, куда она смотрела. Небольшой одноэтажный и обычный на первый взгляд дом. Синяя покосившаяся дверь, маленький двор, развешенное на веревках белье: простыни, полотенца, маленькие и большие рубашки, принадлежащие, очевидно, тому мальчику, что сидел на ступенях чисто выметенного крыльца, и его отцу, которого в этот момент не было видно. Одетая не в тулу, но в широкую блузу и длинную юбку женщина (Тайра говорила, что замужним женщинам дозволяется так ходить в пределах дома) мыла окна – то наклонялась к ведру и отжимала над ним тряпку, то распрямлялась и начинала тереть ей стекла. При каждом движении мотался из стороны в сторону кончик ее длинной и густой, повязанной лентой косы.

Обычная женщина, обычный дом. Мальчик, беднота, край города.

– Тайра? Почему ты тут стоишь?

На звуки моего голоса повернулась хозяйка – заметила двух торговок с корзинами, бросила тряпку в ведро и направилась к калитке, попутно вытирая руки о грязный уже подол.

– День добрый, почтенные, – поздоровалась она мягким, усталым голосом. – Чем торгуете?

Тайра отступила назад и едва не упала – я уловила ее неловкое движение краем глаза, но вместо того, чтобы задавать новые вопросы подруге, приветливо, дабы не вызывать подозрений, отозвалась.

– Шарфики красивые, браслеты звонкие, хозяюшка, не желаете?

Женщина улыбнулась, и в ее улыбке мне померещилось что-то отдаленно знакомое. Я попыталась зацепиться за это ощущение, но оно уже, словно хлипкое и непрочное дежа-вю, выскользнуло прочь из моего сознания.

– Сожалею. Нет у меня лишних денег на украшения.

– Тогда, может, пустынные орешки – вкусные и спелые, или же корни Оха мужу?

– Уже есть, спасибо. Сама с утра на рынок сходила.

– Ну, хорошо, хорошо… – я не нашлась, что еще добавить. И, чтобы не привлекать внимание к застывшей соляным столбом подруге, добавила: – Доброго вам дня, хозяюшка, пойдем мы.

И дернула Тайру за руку.

Та, словно опоенная наркотическим зельем, медленно двинулась следом за мной.

То, как она плакала, я видела впервые. Горько, безутешно, горячо. Сидела у стены дома за поворотом и глотала слезы. Терла щеки ладонью, будто ненавидела их за то, что они мокрые, будто ненавидела себя за то, что не могла сдержаться. Или за что-то еще.