Историомор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте - [118]
Идею панъевропеизировать и отчасти глобализировать историю Второй мировой войны и тем самым оторваться от национальных почв можно только приветствовать, но это чертовски трудная задача.
Здорово, если исторически выверенный образ войны легко найдет себе воплощение в будущем гданьском музее.
«Вся власть истории!» – отличный, кстати, скрипичный ключ и для российских музейных проектов.
Агенты беспамятства
Отрицание и геополитика Холокоста[363]
За политические последствия ревизионизма мы не отвечаем.
Я, конечно, сионистов не очень люблю, но я не антисемит, и евреев не ненавижу…
<…> Государство Израиль не имеет права на существование. Что делать с этими евреями? Мы культурные люди, уничтожить их нельзя. Что делать с ними?.. Я не знаю.
Юрген Граф[364]
Или эти люди и впрямь ничего не знают, или хотят людям в лицо песку сыпануть. Того, что было, отрицать уже нельзя. Ведь оно же было.
Йозеф Эрбер[365]
Ни единого дня своей жизни я не потрачу на то, чтобы все снова и снова сообщать моему немецкому народу о том, что он истребил мой еврейский народ…
Вольф Бирман[366]
Отрицатели или ревизионисты?
История Второй мировой войны – живая: в ней много еще неизученного, неразгаданного, искаженно или даже ложно показанного. Историки перманентно корректируют друг друга, поправляют, уточняют, даже опровергают, завязываются плодотворные дискуссии, способствующие и прояснению деталей, и пересмотру интерпретаций, их фундированной и непредвзятой ревизии. По ходу дела и в жару споров иной раз в прах рассыпаются концепции, рушатся профессорские репутации, и даже целые государства иной раз оказываются в эпицентре позора – в не слишком приятной для себя ситуации фальсификаторов истории и политических лжецов, как, например, СССР в случае с Катынью или Польша в случае с Кельце или Едвабно…
Все это нормальный исторический процесс, и все бы ничего, когда бы под него не хотели сработать те, чьей идеей фикс стало не постижение истории, а ее искажение. Но по плечу ли ризы историчности тем, чей «историзм» целиком сводится, в сущности, к непризнанию Холокоста и, за этот счет, к обелению гитлеровского режима?
После окончания Второй мировой войны в исторической публицистике ряда европейских стран появились работы, подвергающие сомнению многие выводы Международного Нюрнбергского трибунала над нацистскими преступниками. В большинстве стран их авторов называют «отрицателями Холокоста» (Holocaust denier) или «распространителями лжи о Холокосте» (Holokaustleugner).
Сами же себя они именуют иначе – самолестно и самопочтительно – «ревизионистами», вменяя себе тем самым неискоренимую склонность к борьбе за истину и, как следствие, к научному пересмотру господствующих воззрений на основании новодобытых или же наново переосмысленных данных и т. п. Такая терминология и греет их душу, и придает им легитимность.
При этом легитимизация происходит даже через причастность не столько к объекту того, что ими якобы «ревизуется», сколько к субъекту – к гранд-даме по имени историческая наука[367]. Им хотелось бы быть «второй» и равновеликой «стороной медали», где роль «первой» играла бы писаная история. Мало того, и самое «первую сторону» медали – историю – они норовят опустить до своего уровня: историков, с которыми они воюют, они, «ревизионисты», называют «холокостниками» или «экстерминалистами[368]», то есть приверженцами некоей другой и равноположной с их собственной «теории», исходящей из столь нелепого допущения, что кто-то евреев уничтожал.
Важная особенность отрицателей: они патологически серьезны. Как гиены, они роются в текстах и свидетельствах, отыскивая в них любую, в их понимании, «слабину». И если что-то «подходящее» вдруг находится, то, словно стая пираний, – дружно, хищно и радостно – они набрасываются на кажущуюся легкой добычу. Если кто-то из очевидцев событий ронял, что видел в Треблинке целую гору обуви высотой, наверное, в 40 метров, то можно не сомневаться, что они припишут этому высказыванию высшую категорию достоверности и чуть ли не краеугольности для «экстерменалистской» истории Шоа, а в «Журнале пересмотра истории» вскоре появится парочка разоблачительных статей с графиками, чертежами и едкими шуточками о 190 миллионах, чья обувь могла бы, судя по расчетам, составить такую «гору». В другой статье будет доказано, – отныне и навсегда, – насколько такое сооружение невозможно.
Fazit: все очевидцы – продажные лгуны, все «экстерминалисты» – шарлатаны, так что Холокоста, извините, не было![369]
Еще раз переспросим себя: по плечу ли ризы историчности тем, кто даже и не пытается скрыть за шевелюрой рассуждений ослиные уши антисемитизма?..
Так что на вопрос: а можно ли им подавать руку? – ответ вполне определенный: нет, нельзя, эти господа нерукопажатны.
Но просто презирать их, игнорировать, не замечать и не отвечать им – тоже уже нельзя!
Голда Меир как-то обронила: «Нет, мы не снизойдем до пропаганды». Недавним отголоском этого может послужить типичное для израильского истеблишмента высказывание Шимона Переса: «Хорошая, правильная политика не нуждается в рекламе, она говорит сама за себя
Члены «зондеркоммандо», которым посвящена эта книга, это вспомогательные рабочие бригад в Аушвице-Биркенау, которых нацисты составляли почти исключительно из евреев, заставляя их ассистировать себе в массовом конвейерном убийстве десятков и сотен тысяч других людей, — как евреев, так и неевреев, — в газовых камерах, в кремации их трупов и в утилизации их пепла, золотых зубов и женских волос. То, что они уцелеют и переживут Шоа, нацисты не могли себе и представить. Тем не менее около 110 человек из примерно 2200 уцелели, а несколько десятков из них или написали о пережитом сами, или дали подробные интервью.
Члены «зондеркоммандо», которым посвящена эта книга, суть вспомогательные рабочие бригад, составленных почти исключительно из евреев, которых нацисты понуждали ассистировать себе в массовом конвейерном убийстве сотен тысяч других людей – как евреев, так и неевреев. Около ста человек из двух тысяч уцелели, а несколько десятков из них написали о пережитом (либо дали подробное интервью). Но и погибшие оставили после себя письменные свидетельства, и часть из них была обнаружена после окончания войны в земле близ крематория Аушивца-Освенцима.Композиция книги двухчастна.
Плен — всегда трагедия, но во время Второй мировой была одна категория пленных, подлежавшая безоговорочному уничтожению по национальному признаку: пленные евреи поголовно обрекались на смерть. И только немногие из них чудом смогли уцелеть, скрыв свое еврейство и взяв себе вымышленные или чужие имена и фамилии, но жили под вечным страхом «разоблачения».В этой книге советские военнопленные-евреи, уцелевшие в войне с фашизмом, рассказывают о своей трагической судьбе — о своих товарищах и спасителях, о своих предателях и убийцах.
Книга «Воспоминания еврея-красноармейца» состоит из двух частей. Первая — это, собственно, воспоминания одного из советских военнопленных еврейской национальности. Сам автор, Леонид Исаакович Котляр, озаглавил их «Моя солдатская судьба (Свидетельство суровой эпохи)».Его судьба сложилась удивительно, почти неправдоподобно. Киевский мальчик девятнадцати лет с ярко выраженной еврейской внешностью в июле 1941 года ушел добровольцем на фронт, а через два месяца попал в плен к фашистам. Он прошел через лагеря для военнопленных, жил на территории оккупированной немцами Украины, был увезен в Германию в качестве остарбайтера, несколько раз подвергался всяческим проверкам и, скрывая на протяжении трех с половиной лет свою национальность, каким-то чудом остался в живых.
«К началу 1990-х гг. в еврейских общинах Германии насчитывалось не более 27–28 тысяч человек. Демографи-ческая структура их была такова, что немецкому еврейству вновь грозило буквальное вымирание.Многие небольшие и даже средние общины из-за малолюдья должны были считаться с угрозой скорой самоликвидации. В 1987 году во Фрайбурге, например, была открыта великолепная новая синагога, но динамика состава общины была такова, что к 2006 году в ней уже не удалось бы собрать «миньян» – то есть не менее десяти евреев-мужчин, необходимых, согласно еврейской традиции, для молитвы, похорон и пр.
Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась.
Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающегося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.В основу книги положены богатейший архивный материал, письма, дневники Нансена.
«Скифийская история», Андрея Ивановича Лызлова несправедливо забытого русского историка. Родился он предположительно около 1655 г., в семье служилых дворян. Его отец, думный дворянин и патриарший боярин, позаботился, чтобы сын получил хорошее образование - Лызлов знал польский и латинский языки, был начитан в русской истории, сведущ в архитектуре, общался со знаменитым фаворитом царевны Софьи В.В. Голицыным, одним из образованнейших людей России того периода. Участвовал в войнах с турками и крымцами, был в Пензенском крае товарищем (заместителем) воеводы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.