Историомор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте - [109]

22 августа 1967 года А.Т. Твардовский вынул его из сентябрьского номера и назавтра записал в дневнике: «Вчера позвонил Кондратовичу, чтобы задержали рассказец Семина (по-видимому, автобиографический) – эпизод из жизни освобожденных из-за немецкой проволоки (угнанных туда на работу), помещенных за нашу проволоку и работающих впредь до проверки на демонтаже немецких предприятий. Ужасная правда, но взятая совсем уж отдельно от всего. Сунуть в цензуру – пойдет дальше, и парня можно окончательно погубить. А ясно, что иначе он не может и не должен ныне писать о том, чего он никогда не забудет»[331].

Если это забота, то несколько иезуитская, не правда ли? Да и «парню» уже за сорок – на горшок не просится.

В результате первая часть всей вещи – под названием «Нагрудный знак “OST”» – была опубликована только через десять лет – в 1976 году, в апрельской и майской книжках журнала «Дружба народов», где главным редактором был ростовчанин Леонард Лавлинский. Через два года, в 1978-м, «Нагрудный знак “OST”» вышел отдельной книгой в серии «Библиотека “Дружбы народов”» с послесловием Игоря Дедкова. Продолжение «Нагрудного знака “OST”» – незавершенный роман Семина «Плотина» – вышел уже посмертно, в 1982-м.

В конце 2012 года Виктория Николаевна Кононыхина, вдова Виталия Семина, жаловалась мне в письме на то, насколько прочно его забыли в родном Ростове. А если и вспоминали – то уж лучше бы не брались: настолько безграмотно и безвкусно было все то, что выходило из-под борзых перьев. Но ведь то же самое можно было сказать и о России в целом!

До чего же хорошо мы умеем не только запрещать и не пущать, но и пробрасываться и не замечать! Тоже ведь разновидность историомора!

P.S. В предпоследние разы книга Семина выходила по-русски еще при советской власти – в 1989 году. Потом было переиздание в 1991 году, с предисловием Алеся Адамовича. И все это – в Ростове-на-Дону. И только в 2015 году книга снова вышла и снова в Москве – в издательстве «АСТ», в редакции Елены Шубиной.

Приключения текста: «Сыра́ земля», музей-тюрьма, контрабанда и цензура (Антон Лопатёнок и Берл Марк)

1

«Дорогой находчик, ищите везде!..» – взывал к потомкам Залман Градовский. И первый же из находчиков его рукописей в точности знал, где надо искать, – и нашел!

Им был Шломо Драгон, бывший узник Аушвица и товарищ Градовского по «зондеркоммандо». 18 января 1945 года, во время массовой эвакуации лагеря («марша смерти») ему удалось уцелеть, бежав из колонны в районе Пшины. В конце января он вернулся в Польшу – сначала в свой родной Журомин под Варшавой, а оттуда – в свой бывший концлагерь, где он находился все время, пока там работала советская ЧГК. 5 марта 1945 года, во время раскопок – в точности там, где их предвидел Градовский! – в одной из ям с пеплом возле крематория IV в Биркенау он и обнаружил схрон Градовского[332].

Раскопки велись в присутствии представителей ЧГК полковника[333] Попова и эксперта по уголовным делам Н. Герасимова. Попову Ш. Драгон и передал свою находку[334] – обернутую резиной алюминиевую немецкую полевую фляжку с широким горлом (по-польски «менажку»). Передача и осмотр фляги были запротоколированы. Протокол же гласит:

«При осмотре установлено:

Фляга алюминиевая широкогорлая, немецкого образца, длиной 18 см, шириной 10 см. Горлышко в диаметре 5 см. Фляга закрыта алюминиевой завинчивающейся крышкой, внутри которой имеется резиновая прокладка. На одном боку фляга имеет вмятину и небольшое отверстие, через которое во фляге виден сверток бумаги.

При открытии фляги через горлышко извлечь содержимое не представилось возможным. С целью извлечения содержимого фляга была рассечена и содержимое извлечено.

При осмотре содержимого выявлено: записная книжка размером 14,5×10 см, в которой на 81 листах имеются записи на еврейском языке. Часть книжки оказалась подмоченной. В книжку вложено письмо на еврейском языке на двух листах. Книжка и письмо завернуты в два чистых листа бумаги. В чем и составлен протокол»[335].

Итак – первая весть от Залмана Градовского! Его записная книжка с вложенным в нее письмом, плотно закатанная в широкогорлую, но все же очень узкую солдатскую флягу, немного поврежденную, вероятнее всего, лопатой самого Ш. Драгона! Текст на идиш, по его же свидетельству, был немедленно переведен бывшим узником Аушвица доктором Яковом Гордоном[336].

За чисто медицинские аспекты нацистских преступлений в ЧГК «отвечал» профессор М.И. Авдеев, организовавший в годы войны систему учреждений военной судебно-медицинской экспертизы, которую сам и возглавлял до 1970 года[337]. Он, в свою очередь, позаботился о том, чтобы «менажка» и рукописи попали в Военно-медицинский музей Министерства обороны СССР[338].

В музее поступление было зарегистрировано под четырьмя отдельными сигнатурами: № 21427 – это процитированный протокол осмотра алюминиевой фляги, № 21428 – сама фляга, № 21429 – письмо З. Градовского (рукопись и перевод на русский язык) и № 21430 – записная книжка З. Градовского, 82 листа[339].

Два последних номера соответствуют двум различным документам, находившимся во фляжке.