Истории, рассказанные у камина - [142]

– Я наверх не пойду, – твердо сказал я. – Мне хватит и того, что лежит здесь.

Она посмотрела на меня, и на лице ее ясно, как на листе бумаги, написано было презрение.

– Очень хорошо. Берите медали. Предлагаю вам начать вот с этого краю. Думаю, после переплавки они все будут иметь одинаковую цену, но эти – самые редкие, поэтому и самые дорогие для него. Замки взламывать необязательно. Достаточно нажать на эту медную шишечку, там потайная пружина. Видите? Берите сначала вот эту маленькую, он бережет ее как зеницу ока.

Она открыла один из ящиков, и прекрасные золотые медали предстали перед моими глазами во всей красе. Я протянул руку к той, на которую она указывала, но тут лицо ее переменилось, она поднесла палец к губам.

– Тсс! – прошептала она. – Что это?

Откуда-то из глубины дома раздался негромкий звук, как будто что-то протянули по полу, а потом послышались далекие тихие, шаркающие шаги. В мгновение ока она закрыла и заперла ящик.

– Это муж! – шепнула она. – Только не волнуйтесь, я все устрою. Сюда! Быстрее, встаньте за гобелен!

Она запихнула меня вместе с моим кожаным мешком за одно из полотен на стене, потом взяла свечку и выпорхнула в ту комнату, из которой мы пришли. Со своего места я ее видел через открытую дверь.

– Это вы, Роберт? – крикнула она.

Дверь музея ярко осветилась пламенем свечи, шаркающие шаги приблизились. Потом в дверном проеме я увидел лицо, большое тяжелое лицо, все в глубоких морщинах, с огромным горбатым носом, на котором низко сидели золотые очки. Чтобы через них смотреть, ему приходилось задирать голову, и нос его выпирал еще сильнее, как клюв какой-нибудь огромной птицы. Он был крупным человеком, очень высоким и плотным, поэтому фигура его в просторном халате занимала почти весь дверной проем. На голове у него красовалась пышная копна седых курчавых волос, но лицо было чисто выбрито. Его плотно сжатых тонких губ почти не было видно из-под грозного носа. Он остановился напротив двери со свечкой в руках и теперь смотрел на свою жену со странным злым и насмешливым выражением. Мне одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что он любит ее так же, как она его.

– В чем дело? – спросил он. – Очередная истерика? Почему вы бродите по дому? Почему не ложитесь?

– Я не могла заснуть, – ответила она. Голос у нее сделался усталый, полусонный. Если она и правда когда-то была актрисой, то таланта своего не утратила.

– Вы не считаете, – все так же с издевкой продолжил он, – что чистая совесть намного улучшает сон?

– Нет, – ответила она. – Вы же спите отлично.

– В моей жизни есть только одно, чего мне стоит стыдиться, – сказал он, и от злости волосы у него встали дыбом, так что он стал похож на старого какаду. – И вам лучше, чем кому-либо известно, что это. За эту свою ошибку я уже расплачиваюсь.

– Так же, как и я за свою. Не забывайте этого!

– Вам, кажется, не на что жаловаться. Пострадал я, а вы только выиграли.

– Выиграла?

– Да, выиграли. Я полагаю, вы не станете отрицать, что после мюзик-холла оказаться в Маннеринг-холле – это очень даже неплохое продвижение. Какой же я дурак, что вытащил вас из того мира, которого вы достойны!

– Если вы так считаете, почему отказываетесь от развода?

– Потому что душевное страдание лучше публичного позора. Потому что проще страдать от ошибки, чем признать ее. И еще потому, что, пока я держу вас рядом с собой, я уверен, что вы не вернетесь к нему.

– Вы негодяй! Трус и негодяй!

– Да, да, миледи. Я знаю, что у вас на уме, но этому не бывать, пока я жив, и, если это случится после моей смерти, я позабочусь о том, чтобы вы достались ему нищенкой. Вы с вашим дорогим Эдвардом никогда не будете иметь удовольствия пустить на ветер мои сбережения. Зарубите себе это на носу, миледи. Почему это окно и ставни раскрыты?

– Мне было душно.

– Это опасно. Откуда вы знаете, что за окном не прячется какой-нибудь вор? Вам разве не известно, что моя коллекция медалей стоит больше, чем любая другая подобная коллекция в мире? Вы и дверь оставили открытой. Вы что, не понимаете, что так кто угодно может войти туда и рыться в моих ящиках?

– Я была здесь.

– Я знаю. Я слышал, как вы ходили по комнате с медалями, поэтому и спустился. Что вы там делали?

– Рассматривала медали. Что еще я могла там делать?

– Что-то раньше такого любопытства я за вами не замечал, – он с подозрением посмотрел на нее и двинулся к маленькой комнате. Она пошла за ним.

И именно в ту секунду я увидел такое, что заставило меня вздрогнуть. Я положил свой складной нож на один из ящиков и забыл забрать, когда прятался. Он лежал на самом виду. Она заметила его раньше, чем он, и (до чего же хитрые существа эти женщины!) подняла свечку так, чтобы она оказалась между его глазами и ножом. Потом она взяла его и незаметно сунула в какой-то из своих карманов. Он обошел все ящики (один раз прошел так близко ко мне, что я мог бы дотронуться до его длинного носа), но ничего подозрительного не обнаружил, поэтому с недовольным ворчанием направился обратно в музей.

А теперь я расскажу о том, что, скорее, слышал, чем видел, но клянусь вам, что буду говорить только правду, как перед самим Создателем.