Истории из века джаза - [260]
— Сделайте одолжение, — любезно сказал Томми.
Девушки метнулись к балкону и сейчас же на фоне общего гула зазвенели два пронзительных дисканта:
— Чарли, Чарли! Оглянись, Чарли!
— Пиши в Ниццу до востребования!
— Чарли! Не видит он меня!
Одна из девиц вдруг задрала юбку, стащила с себя розовые трусики и, рванув их по шву, отчаянно замахала этим импровизированным флагом, крича: «Бен! Бен!» Когда Николь и Томми выходили из комнаты, он все еще трепыхался в синеве неба, нежно-розовый лоскут, точно кусочек живого тела, — а на корме крейсера торжествующим соперником всползал на мачту государственный флаг Соединенных Штатов.
Обедали в Монте-Карло, в новом приморском казино… а поздно вечером, остановившись в Болье, купались в воронке белого лунного света, образованной полукольцом скал над чашей фосфоресцирующей воды, напротив Монако и маячащей в дымке Ментоны. Николь нравилось, что Томми привез ее в это обращенное к востоку местечко; все здесь, начиная с игры ветра и волн, было непривычным и новым, как сами они друг для друга. Она чувствовала себя пленницей из средневекового Дамаска, которую похититель взвалил поперек седла и умчал в далекую пустыню. Все, чему ее в жизни научил Дик, в короткое время оказалось забытым; она почти возвратилась в первобытное состояние — Женщина, за которую в мире скрещиваются мечи, — и, расслабленная любовью и луной, радовалась необузданности своего любовника.
Они пробудились в одну и ту же минуту. Луна уже зашла, и было прохладно. С усилием поднявшись на ноги, Николь спросила, который час. Томми сказал, что около трех.
— Мне пора домой.
— Я думал, мы заночуем в Монте-Карло.
— Нет. Дома гувернантка и дети. Я должна вернуться до рассвета.
— Как хочешь.
На прощанье решили еще разок окунуться. Увидев, что Николь, выйдя из воды, вся дрожит, Томми крепко растер ее полотенцем. Они уселись в машину с еще мокрыми волосами, с разгоревшейся после купанья кожей. Им очень не хотелось уезжать. Было совсем светло, и, когда Томми целовал ее, она чувствовала, что для него сейчас не существует ничего, кроме ее бледных щек, и белых зубов, и прохладного лба, и ее пальцев, тихонько скользивших по его лицу. Она ждала какого-то разговора, каких-то словесных дополнений или толкований, как это бывало с Диком, но он молчал. И, поняв, сонно и радостно, что разговора не будет, она поудобней устроилась на сиденье и мирно продремала до тех пор, пока изменившийся тембр урчанья мотора не сказал ей, что они уже поднимаются к вилле «Диана». Прощаясь с Томми у ворот, она поцеловала его почти машинально. По-новому зашуршал гравий дорожки под ногами, чем-то давно ушедшим в прошлое показались звуки ночного сада — и все же она была рада вновь оказаться дома. Стремительное стаккато, в котором прошел этот день, потребовало хоть и приятного, но непривычного для нее напряжения сил.
IX
На следующий день, ровно в четыре часа, у ворот виллы остановилось такси, и из него вышел Дик. Николь сбежала с террасы ему навстречу, силясь вернуть себе внезапно утраченное равновесие.
— А где же машина? — спросила она.
— Оставил в Арле. Надоело сидеть за рулем.
— Из твоей записки я поняла, что ты уезжаешь на несколько дней.
— Я попал в полосу мистраля и дождя.
— Но ты доволен поездкой?
— Как всякий, кто едет, чтобы от чего-то убежать. Я отвез Розмэри в Авиньон и там посадил на поезд. — Взойдя вместе с Николь на террасу, он поставил свой чемодан. — Я не упомянул об этом в записке, чтобы ты не нафантазировала себе бог весть чего.
— Благодарю за заботу. — Николь уже вновь обрела почву под ногами.
— Мне хотелось узнать, можно ли от нее ждать чего-то, а для этого нужно было побыть с ней наедине.
— Ну и как — можно или нельзя?
— Розмэри так и не стала взрослой, — ответил он. — Вероятно, это к лучшему. А ты что делала?
Она почувствовала, что у нее по-кроличьи задергался кончик носа.
— Вчера вечером ездила потанцевать — с Томми Барбаном. Мы отправились…
Поморщившись, он перебил ее:
— Пожалуйста, не рассказывай. Ты вольна делать, что тебе угодно, только я не хочу знать об этом.
— А тут и знать не о чем.
— Хорошо, хорошо. — И он спросил так, как будто отсутствовал неделю: — Что дети, здоровы?
В доме зазвонил телефон.
— Если меня, скажи, что меня нет дома. — Дик торопливо повернулся к выходу. — Мне нужно кое-чем заняться у себя.
Николь подождала, пока он не скрылся за поворотом аллеи, ведущей к флигельку, потом вошла в дом и сняла телефонную трубку.
— Николь, comment vas-tu?[124]
— Дик вернулся.
В трубке послышался не то стон, не то рычание.
— Давай встретимся в Канне. Нам нужно поговорить.
— Не могу.
— Скажи, что ты меня любишь. — Она молча кивнула в телефон. Томми повторил: — Скажи, что ты меня любишь.
— Да, да. Но сейчас это невозможно.
— Почему невозможно? — нетерпеливо возразил он. — Дик ведь знает, что все между вами кончено, — он сам отступился, это ясно. Чего же он еще может требовать от тебя?
— Не знаю. Ничего не знаю, пока… — Она чуть не сказала: «пока не спрошу Дика», но вовремя спохватилась и оставила фразу незаконченной. — Я тебе завтра напишу или позвоню.
Она бродила вокруг дома, довольная собой, почти гордясь тем, что сделала. Ее тешило сознание своей вины; куда лучше, чем охотиться на дичь, запертую в загоне. Вчерашний день оживал перед ней в десятках мелких подробностей, и эти подробности вытесняли из памяти другие, относившиеся к ранней, лучшей поре ее любви к Дику. Уже она чуть пренебрежительно оглядывалась на ушедшее чувство; уже ей казалось, что с самого начала это была больше сентиментальная привязанность, чем любовь. Неверная женская память быстро растеряла счастье тех недель перед свадьбой, когда они с Диком тайно принадлежали друг другу то в одном, то в другом закоулке мира. Вчера она без надобности лгала Томми, клянясь, что никогда не испытывала такого полного, такого безоглядного, такого совершенного…
«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.
«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».
Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.
«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.
Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.
В этот сборник вошли легендарные повести классиков отечественной фантастики Аркадия и Бориса Стругацких «Гадкие лебеди», «Обитаемый остров», «Пикник на обочине», «Жук в муравейнике» и «За миллиард лет до конца света».
Весь цикл о Капитане Бладе в одном томе. Содержание: Одиссея капитана Блада (перевод Ан. Горского) Хроника капитана Блада (перевод Т. Озерской) Удачи капитана Блада (перевод В. Тирдатова)