Истории Дядюшки Дуба. Книга 1. Встреча - [13]
Обрадовавшись победе, Летус вцепился в крону великана и принялся трепать её и крушить. Со стороны казалось, будто дерево терзает само себя: сдирает со ствола кусочки коры, яростно гнёт и ломает ветки.
Вскоре на том месте, где стояло дерево, выросла гора листьев, щепок и сбитых птичьих гнёзд. Из последних сил дерево вымолвило:
— Что ж, твоя взяла. Но знай: если не хочешь, чтобы я выросло вновь, собери все обломки и разнеси их по свету.
— Ну, это проще простого, — презрительно просвистел ветер.
На самом деле мудрое дерево предвидело, что нечто подобное может случиться. Пока Летус собирал обломки, чтобы разбросать по свету, дерево успело превратить их в сказки и истории и в каждую заключить зерно истины и гармонии. Рассеявшись по свету, листья и щепки, подобно семенам, оседали в самых неожиданных местах: в сердцах людей, в маяке на морском берегу, в облаке, похожем на птицу.
Разлетевшись по свету в виде крошечных частиц, Дерево Ромераля никуда не исчезло. Наоборот, теперь оно было несокрушимо.
Когда Летус понял, что натворил, он пришёл в такую неописуемую ярость, что немедленно объявил войну времени, материи и даже себе самому. А что толку? Стоило ему уничтожить одну из бесчисленных сказок, глядь — а на соседнем дереве уже выросли две новые. А если и не на соседнем, то где-нибудь на другой стороне земного шара. Или возникли на губах ребёнка, который только-только начал говорить. Пока в мире существует хотя бы одно слово, в нём сохраняются семена Дерева Ромераля, как крошечная сияющая звезда в бездонной черноте космоса.
Умбертус всхрапнул: он крепко спал. Мисс Дикинсон посмотрела на него и нахмурилась.
— Скажи, ты и есть то самое дерево? Ведь так? — чуть слышно спросила Майя.
— О-хо-хо, — вздохнул Дядюшка Дуб. — Нет, детка, не так. Точнее, не совсем так. Во мне есть его частица… Как и в тебе!
— А во мне? — спросил Тау.
— И в тебе тоже, малыш. Мир огромен и разнообразен. В каждом из нас живёт частичка истины и гармонии, а может, и не одна. А в ком-то и вовсе целая пригоршня.
— Кхе-кхе, — вежливо покашляла мисс Дикинсон.
— Вы правы, мисс Дикинсон, уже поздно. Ступайте спать, дети. Мисс Дикинсон покажет вашу комнату.
Дети вскарабкались на дерево. Ступенями им служили веточки, бугорки и выступы в коре, которых было великое множество.
— Я хочу домой, — заявил вдруг Тау. — Вот бы рассказать дедушке, что с нами произошло.
Он забрался чуть выше Майи. И от волнения болтал без умолку.
— Думаешь, дедушка поверит? — спросила Майя.
Наконец метрах в семи над землёй дети очутились в развилке между ветками, мощными, как брёвна. Мисс Дикинсон открыла едва заметную дверцу, и они увидели уютное дупло. Это была настоящая спальня. Там стояли две кроватки и столик, а на нём — три кувшина (один с водой, другой с мёдом, третий с молоком), деревянный поднос с очень вкусным печеньем, которое дети уже пробовали, и две свечки. На полу лежал шерстяной коврик. А в углу, обхватив лапами белый мячик из берёзовой коры, спал медвежонок.
— Это Петибертус. Смотрите не разбудите его.
Медвежонок тихонько похрапывал и облизывался. Ему явно снилось что-то вкусное.
— Главное, присматривайте за мёдом, — наставляла детей мисс Дикинсон. — Медвежонок может объесться, и у него заболит живот.
Звёзды усеяли всё небо, как серебряные муравьи. Луна побледнела и стала клониться за горизонт. Люди в городах видели удивительные сны, которые к утру начисто забывали. Деревья печалились и вздыхали. Их убаюкивали тихая песня ветра и монотонное бормотание сверчков, не умолкавших даже во сне.
Мисс Дикинсон укрыла детей одеялами, поцеловала в лоб и сказала:
— Ни о чём не беспокойтесь, спите спокойно. Вспоминайте сказки! В краях, откуда я родом, люди говорят: «С неба упали три яблока. Первое — тому, кто рассказал сказку, второе — тому, кто слушал, а третье — тому, кто понял…»
— А где вы родились, мисс Дикинсон? — спросила Майя. Глаза у неё уже слипались.
Мисс Дикинсон улыбнулась.
— Там, где распускаются цветы, — ответила она.
Но её никто не услышал: дети спали.
VII. Начало невероятной истории Мальчика Йогурта
Если бы старая Дебора не проглотила слово «белый», которое так опрометчиво произнесли Тау и Майя, сейчас бы они непременно воскликнули, зевнув и позабыв прикрыть ладошкой рот:
— Ничего себе, какой он белый!
Перед ними стоял почти прозрачный человек — он-то их и разбудил.
— Ух! Вы кто такие?
Голосок у него был тоненький и тоже прозрачный, как стёклышко. И был он белый-белый, как снятое молоко. А глаза — светло-голубые. Этими глазами, округлившимися от любопытства, он рассматривал незнакомых детей. Зрачки в них напоминали две тёмные пуговки. А волосы (разумеется, тоже белые) казались такими тонкими, что казалось, стоит ему попасть под дождь, и они растают.
— Добрый день, — продолжал он, не переставая удивляться. — Ничего себе! И вы до сих пор спите? За окном давно рассвело. Так поздно встаёт только мисс Дикинсон.
Что правда, то правда: мисс Дикинсон не любила просыпаться рано, особенно если всю ночь сочиняла стихи. Она утверждала, что поэт имеет право в одном и том же стихотворении соединять закат с рассветом. Подобный образ жизни трудно было назвать здоровым, и Дядюшка Дуб частенько ворчал на мисс Дикинсон, но та и бровью не вела.
