Историческое похвальное слово Екатерине II - [5]

Сие путешествие и догадки Европы о свидании Екатерины с Иосифом послужили Оттоманскому Двору предлогом к разрыву мира. Война снова возгоралась. Уже Румянцев не был главным, деятельным начальником; но дух его в Российских армиях – и неверные, увидев их, вострепетали; они узнали прежних своих разителей, узнали по их быстрым движениям, смертоносным громам, сокрушительным ударам; бежали с полей открытых, милых геройству, страшных робости и заключились в крепких оградах. Но ни Искусство, ни Природа не могли защитить их – и сия война ознаменовалась для славы нашей двумя, чудесно смелыми и счастливыми приступами. Только Россияне могут быть предметом сравнения для Россиян: Очаков пал некогда перед Минихом; но Очаков не был еще укреплен тогда всеми хитростями Искусства. Теперь падет он во всем своем величии, чтобы тем более увеличить славу нашу. Продолжительная осада была только действием человеколюбия Екатерины и доказательством непоколебимого терпения наших воинов, которые в открытом стане презирали все ужасы зимние. Монархиня щадила жизнь людей; надеялась, что враг покорится; но когда Военачальник произнес Ее именем решительное слово, Герои вошли в крепость по трупам неприятелей. – Взятие Измаила было еще славнее. Там армия обороняла город; высокие стены, глубокие рвы, страшная артиллерия – все обещало ему безопасность. Пришел Суворов… казалось для того, чтобы видеть неприступность города. Воинство неверных, в грозной многочисленности представ очам Россиян на валу крепости, хотело одним видом своим поразить их. Уже гордый начальник Измаила думал, что он видит смятение нашего Героя; что Суворов ожидает ночи для сокрытия неминуемого бегства! Ночь прошла – и Суворов в Измаиле! 20 000 Оттоманов легло в окопах. С изумлением узнала Европа, что наши, столь легко вооруженные Донские воины, под начальством Героя, превращаются в фалангу Македонскую и берут крепости.

В Херсоне Иосиф был верным другом России; но счастие и слава, еще вернейшие друзья наши, не хотели его признать своим союзником. Воинство его ужаснулось сверкающих кинжалов, грозного вопля неверных и страшного имени Аллы, призываемого ими в сражениях. Баннат был свидетелем Австрийских несчастий. Оттоманы, спасенные бегством от меча Российского, разили воинов Иосифа, тех, которые прежде сами побеждали храбрейшие армии в Европе. Украшенный лаврами старец, совместник великого Фридриха, был вызван из мирного уединения спасти отечество. Запад жизни его еще озарился лучом славы, но кратковременным; и Лаудон, взяв Белград, без успеха приступал к Орсове. Одни Россияне могли ободрить унылые легионы Австрийские; один Рымникский мог принести славу и счастие в стан их – и принес. Семь тысяч Русских указали им путь к победе… Австрийцы сразились храбро… Визирь изумился!

Но увидев впереди знамена Екатерины, услышав имя Суворова, в первый раз показал тыл нашим союзникам. В сей-то незабвенный день Австрийцы узнали чудесного Суворова; и когда, чрез десять лет после того, надлежало им против храбрых Республиканцев поставить вождя крепкого, они, забыв народную гордость свою, требовали Героя Рымникского.

Екатерина в сие время имела еще других врагов. Порта, Англия и Пруссия обольстили Густава: он дерзнул объявить войну России. Когда известие о первых его неприятельских действиях пришло в наши столицы, тогда надлежало видеть беспримерное усердие Россиян к отечеству и к Монархине. Все воспылали гневом на врага вероломного и ревностию наказать его; все мирные граждане готовы были лететь на поле брани. Сие воспоминание еще живо в сердцах ваших, сограждане, – воспоминание незабвенное и радостное для Патриотов! Могли ли Готфы, неохотные исполнители беззаконной воли[5], стоять против сынов обожаемой Екатерины, сильных любовью к отечеству и ненавистью к виновнику сей войны неправедной? Густав думал, что его нечаянное нападение приведет в трепет Россию и откроет ему путь к столице. Он забыл имена и подвиги наших избранных легионов, столь ужасных для его предков! Сии Герои стремились возобновить прежнюю славу свою в каменистом отечестве Финнов и доказать миру, что стража Монархов' Российских достойна своего имени и сана. Где только Готфы сражались, там Россияне побеждали, на водах и на суше. Густав истощил все способы ума и дерзости своей – напрасно и без успеха! Екатерина внимала грому флотов его, но покойно и величественно гуляла в садах Своих. Король, ослепленный высокомерием и лживыми союзниками, увидел наконец заблуждение и прибегнул к великодушию Монархини: Она даровала ему мир, который единственно мог спасти бедные остатки сил его.

Порта Оттоманская видела пред собою конечную гибель. Твердейшие опоры ее пали; воинство унывало; страшные Янычары страшились одного имени Россиян; море, отверстое для наших флотов, всякий день могло представить очам Султана флаг Екатерины… Но Монархиня желала успокоить Своих воинов и не отвергла мира. Она могла взять Константинополь, но взяла только Очаков, и след Турецкого владения истребился на сем берегу Днестра. Все Дворы удивились Ее умеренности; но Екатерина знала время, обстоятельства; хотела видеть следствие некоторых новых Европейских перемен