Исторический калейдоскоп - [75]

Его одинокий протест находит выход в следующем резком обращении непосредственно к Гегелю:

«Благодарю покорно, Егор Фёдорыч (Георг Фридрих. — С. Ц.), — кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уважением, честь имею донести вам, что, если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лествицы развития, — я и там попросил бы вас отдать мне отчёт во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр., и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастия и даром, если не буду спокоен насчёт каждого из моих братии по крови… Говорят, что дисгармония есть условие гармонии; может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж, конечно, не для тех, кому суждено выразить своей участью идею дисгармонии…» (из письма Белинского к В. П. Боткину от 1 марта 1841 г.).

Со всей присущей ему страстью он ополчается против Гегеля, используя в качестве оружия у него же почерпнутые методы. «Что мне в том, — пишет он теперь, — что живёт общее, когда страдает личность». И в другом месте: «Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества».

Если история не целиком разумна, то индивидуум не может принять её такой, какая она есть. Он должен разрушить реальность, чтобы утвердиться в ней, а не служить её пособником. «Отрицание — мой Бог, — пишет Белинский Боткину. — В истории мои герои — разрушители старого: Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон („Каин“) и т. п. Рассудок для меня теперь выше разумности (разумеется — непосредственной), и потому мне отраднее кощунства Вольтера, чем признание авторитета религии, общества, кого бы то ни было. Знаю, что Средние века — великая эпоха, понимаю святость, поэзию, грандиозность религиозности Средних веков; но мне приятнее XVIII век — эпоха падения религии: в Средние века жгли на кострах еретиков, вольнодумцев, колдунов; в XVIII — рубили на гильотине головы аристократам, попам и другим врагам Бога, разума и человечности».

Вот ещё несколько страшных признаний Белинского, заимствованных из его писем: «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданиями миллионов». «Но смешно и подумать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови». «Я всё думал, что понимаю революцию — вздор — только начинаю понимать».

И хотя под конец жизни (он умер в 1848 г.) он смягчил свой социальный радикализм, отдав приоритет вопросам этики и просвещения, но за время своей конфронтации с Гегелем Белинский чётко сформулировал теоретические основы индивидуального бунта, которые затем будут развивать нигилисты и отчасти террористы 1870-х годов.

Нельзя не заметить, что характерное для Белинского раздвоение мировоззренческого сознания (от восприятия и всепрощения до полного отрицания действительности) стало настоящим бичом русской интеллигенции. Либо все принять, — а это в конце концов противно, — либо все разрушить, — таков ход маятника общественных настроений в России вот уже почти двести лет.

Россия и Европа: не забывать друг о друге

Россия — не просто часть Европы, а один из столпов европейской цивилизации. Верно и обратное: всё, что есть в России от цивилизации, — всё роднит её с Европой и только с ней.

Выдающийся русский философ Владимир Соловьёв писал в 1899 году: «Настоящее существительное для прилагательного „русский“ — это „европеец“. Мы — русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие…. Я европеец в той же мере, в какой я русский».

«Священный союз» — создание Александра I — стал первой формой добровольного объединения европейских стран под эгидой Российской империи.

В начале XX века появившийся в России парламент одним из первых в Европе призвал отменить смертную казнь.

Русский царь был первым в Европе главой государства, подписавшим закон о предоставлении избирательных прав женщинам (на выборах в Великом княжестве Финляндском). Русский царь первым в мире поставил перед человечеством вопрос о всеобщем разоружении.

Российское Временное правительство ввело всеобщее избирательное право на два года раньше Германии, на 11 лет раньше Британии, на 28 лет раньше Франции и на 20 лет раньше, чем в СССР.

Попытки жить автономно по каким-то неведомым цивилизации «консервативным моралям» и «суверенным демократиям» приведёт только к одичанию российского общества и окончательному укоренению в нём отживших политических, государственно-управленческих и социально-экономических структур.

О долговечности исторических сочинений

Историк — человек, который меньше всего может рассчитывать на долгую жизнь своих творений. Как учёный, он и не должен питать таких надежд. Если какой-то исторический труд пользуется популярностью больше 30 лет, то это свидетельствует о застое исторической мысли в изучении данного вопроса, чего человек науки не может приветствовать. Ради общего прогресса исторической науки историк должен желать, чтобы его труд как можно быстрее устарел.