Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - [95]

— Вы откуда?

— Из рекогносцировки.

— Сделали ее?

— Никак нет, отступаем, ваше превосходительство.

— Трус! — громовым голосом произнес генерал и повернулся спиною.

Несчастный, убитый горем офицер хотел объясниться, но разгневанный генерал не хотел ничего слушать и быстро удалился.

Ужасное имя «трус» в мгновение ока облетело все траншеи, и положение М. сделалось ужасным… Все знали, что храбрый Скобелев назвал его трусом, и никто не знал истинной подкладки. Кто поверит его оправданиям? Отныне всякий будет смотреть на него как на презренного труса… Так думал несчастный, и эта мысль до того засела в его голову, что ни на минуту не давала ему покоя: ему казалось, что все на него смотрят с презрением, все от него отворачиваются. Он был близок к умопомешательству. Но вот в одну из безсонных ночей накануне самого штурма счастливая мысль осеняет М… Опрометью бросается он к ставке главнокомандующего.

— Ваше превосходительство, я не трус, дозвольте мне доказать это, — дрожащим голосом и с воспаленными глазами говорил юноша.

Скобелев внимательно посмотрел на него.

— В охотники?

— Точно так, ваше превосходительство!

И через пять минут М. вербовал уже охотничью команду, которая должна была броситься на грозные стены Геок-Тепе и пожертвовать собою, чтобы облегчить успех штурма товарищам.

М. ожил и деятельно готовился к штурму.

Настало утро, загрохотали батареи, посылая смерть осажденным, раздались звуки музыки, и штурмовые колонны с развернутыми знаменами, предшествуемые штурмовыми колоннами, двинулись на штурм… Штурма описывать не будем. Но вот одна из деталей этого дела: на небольшом кургане внутри взятой крепости верхом на коне стоит Скобелев, окруженный своим штабом. В нескольких шагах от него небольшая горсть охотников штурмует блиндированную саклю. Сакля наконец взята, защитники перебиты, но видит генерал, что и от охотников осталось только два человека и то раненые: молоденький солдатик и прапорщик М. Обезсиленные, обливаясь кровью, они отбиваются от врага, помощи нет и ожидать неоткуда, а тут еще три всадника мчатся на подмогу своему товарищу… Бедный М. погиб, слышится в свите генерала…

— М., отступай назад, — раздаются крики, — отступай, пока не поздно. — Но М. ударом штыка выбил одного всадника из седла, бросается на другого, а между тем на него мчатся новые три текинца.

— Отступай, отступай! — все громче и громче раздаются голоса.

— Нет, он не отступит, — резким голосом произнес Скобелев и, дав шпоры коню, стремительно бросается по направлению к всадникам, скачущим на М…

Вся свита ахнула от неожиданности, а Белый генерал, свалив ударом шашки одного туркмена, устремляется на другого. Те, вероятно, узнали Белого генерала, круто повернули назад и помчались в карьер… Когда опомнилась свита генерала и примчалась на поле сражения. Михаил Дмитриевич обнимал уже израненного М.

— Простите, голубчик, простите за это гадкое слово. Вы пристыдили меня, — говорил он. (6)

* * *

Во время рекогносцировок в окрестностях Ловица и под Плевною, генерал Скобелев страшно безпокоил турок. Находясь постоянно впереди войск, он, таким образом, нередко служил мишенью для неприятельских выстрелов. Под Плевною у него в один день турки убили две лошади; когда последняя упала вместе с ним, все думали, что наконец и его поразила вражья пуля, но ничуть не бывало. Через несколько минут он опять появился впереди войск, не обращая ни малейшего внимания на падавшие вокруг него пули и гранаты.

— Сколько сегодня, генерал, вы потеряли лошадей? — кто-то спросил у Скобелева.

— Всего только две, — отвечал храбрый воин. — Не знаю, право, за что турки так безпощадно преследуют моих лошадей: кажется, они им ничего худого не сделали… (6)

* * *

Зная хорошо натуру русского человека, Скобелев понимал, что усталому солдату после боя горячая пища будет лучшею наградою за понесенные труды и лишения. И вот за своими полками он постоянно возил ротные котлы. Нельзя прочий обоз брать, но чтобы котлы были взяты.

Под Ловчей в последнюю Русско-турецкую войну при штурме турецких позиций, когда утомленные солдаты остановились, говоря ему: «Моченьки нету от усталости, ваше превосходительство!», Скобелев кричал им:

— Благодетели! Каша будет, вечером кашей накормлю. Возьмите еще турецкую батарею!

И солдаты, смеясь от души, напрягали последние силы и брали неприятельское укрепление. (6)

* * *

Маститый митрополит Исидор (Никольский) очень часто проявлял остроту своего ума не только в речах, но и в деловых резолюциях.

Так, один из сельских священников Новоладожского уезда, желая перевестись в Петербург, где положение духовенства вообще очень завидно, написал о том его преосвященству и мотивировал просьбу тем, что он уроженец города Петербурга и весьма скучает в чужом месте.

На эту просьбу последовала такая резолюция высокопреосвященного: «Я сам уроженец города Тулы и, однако же, проситься о переводе на службу в тульскую губернию не имею никакого желания».

* * *

Духовенство одного столичного собора отказалось служить панихиду по М. Ю. Лермонтову, заказанную литераторами по случаю пятидесятилетия смерти поэта, мотивируя отказ тем, что Лермонтов умер не своей смертью. Тогда обратились к митрополиту Исидору. Выслушав просьбу, он ответил: