Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - [88]

Он достал из портфеля двести тысяч рублей и передал Государю.

— Тут ровно двести тысяч, — продолжал Мордвинов. — если мне евреи за одно молчание дали такую почтенную сумму, то сколько же получили те члены совета, которые с великим красноречием ораторствовали в защиту еврейских льгот?

Государь захохотал, приказал двести тысяч рублей обратить в инвалидный капитал и закрыть заседание совета. (1)

* * *

В один прекрасный день, когда Паскевич, находясь в Тифлисе, был чем-то очень возмущен, нужно было поднести к подписи его несколько бумаг весьма экстренного содержания. В канцелярии думали-гадали, что делать, и порешили просить чиновника по особым поручениям Пилипенко, чтобы он взял на себя труд доложить бумаги графу. Пилипенко, хохол в полном смысле, громадного роста и с обычным малороссийским акцентом, хотя пользовался доверием графа, но, зная настроение его, уклонялся, утверждая, что он не подпишет, наконец после настоятельных убеждений взял бумаги и отправился. Войдя в кабинет с бумагами под мышкой и видя, что граф весьма раздражен, он остановился у самых дверей кабинета с целью в крайнем случае дать тягу или, как говорится, стрекача на попятный двор.

— Что тебе надо? — гневно закричал на него Паскевич.

— Бумагы к подпысаныю и прынис, ваше сиятельство, — выговорил Пилипенко.

Мгновенно подбежал к нему граф, выхватил у него из-под мышки бумаги, начал раскидывать их по полу, топча ногами и приговаривая:

— Вот тебе бумаги, вот тебе бумаги — понимаешь?

— Понимать-то понимаю, як то не понять, — отвечал Пилипенко громко, с невозмутимым спокойствием и раздвинув на обе стороны свои длинные руки. — А хиба ж я неправду казав, що не пидпыше, так ни — иды, Пилипейку, у тебе, дескать, пидпыше, — и не пидпысав, таще и пораскидав!

Эти простые слова как бы магически подействовали на Паскевича. Он вдруг остыл и сказал уже мягко, без раздражения:

— Вот ты и солгал, что не подпишу, — давай их сюда!

Пилипенко поспешно собрал бумаги с полу, положил на стол, и Паскевич подписал все, не читая ничего. (1)

* * *

Граф Дмитрий Гаврилович Бибиков в 1840-х годах был киевским генерал-губернатором, пользовался большою популярностью и оставил по себе немало характерных анекдотов.

Бибиков терпеть не мог неразборчивых подписей на официальных бумагах. «Душа человека сказывается в подписи», — говаривал он и, подписываясь сам четко, требовал того же от своих подчиненных и преследовал их нещадно за «крючкотворство».

Однажды Бибикову доложили какой-то рапорт одного из исправников края. Вместо подписи исправника виднелся какой-то чрезвычайно художественный крючок.

Бибиков нахмурился.

— Послать жандарма привезти немедленно исправника (такого-то) уезда, — приказал он правителю канцелярии.

— Слушаю, ваше превосходительство.

Жандарм летит в отдаленный уезд Подольской губернии, куда-то на границу Австрии. Исправник чуть не упал в обморок. Прощается навеки с семьей, плачет. Жандарм сажает его в кибитку и скачет в Киев.

На третий день приехали в Киев и — прямо к генерал-губернаторскому дому. Докладывают Бибикову, тот приказывает ввести исправника. Несчастный входит еле жив. Бибиков подзывает его к столу и показывает ему его рапорт:

— Это ваша подпись?

— Так точно, ваше высокопревосходительство. — едва в силах выговорил исправник.

— А как ее прочесть? — громовым голосом спрашивает Бибиков.

— Исправник Сидоренко… — шепчет, стуча зубами, исправник.

— А! Сидоренко? Очень хорошо теперь понимаю… а то я не мог разобрать… Ну и прекрасно, теперь все в порядке, можете ехать домой.

С тех пор не только этот Сидоренко, но и все другие сидоренки, шельменки и перепенденки отчетливо выгравировывали свои подписи на официальных бумагах… (6)

* * *

Знаменитый мореплаватель адмирал Иван Федорович Крузенштерн приехал в школу гардемаринов в экзаменационный день. Захотел он самолично проверить знания великовозрастных учеников и вызывает по алфавиту наудачу какого-то рослого и здорового детину, который чрезвычайно смело и развязно полез за билетом.

На билете значилось: «Лютер и реформация в Германии». Крузенштерн приготовился слушать. Гардемарин откашлянулся, по привычке оправился и, встав в непринужденную позу, начал:

— Лютер был немец…

После небольшой паузы Иван Федорович его спрашивает:

— Ну и что же из этого?

— Хотя он был и немец, но умный человек…

Крузенштерн моментально вспылил и крикнул:

— А ты хотя и русский, но большой дурак!.. (6)

* * *

Прослужив долгие годы в Дагестане, где командовал нашими войсками, генерал Лазарев отлично знал страну, ее обычаи, нравы и приемы обращения с ее населением.

В Дагестане стояло несколько отдельных ханств, и в том числе кумыкское, в котором расположена была часть войск, находившихся под начальством Лазарева.

Приехал он к месту назначения и послал сказать к хану, что он желает ему представиться.

Тот отвечал приглашением.

Входит Лазарев к нему со штабною свитою, глядит: сидит с поджатыми ногами хан на ковре, из кальяна синий дым тянет, не шевелится, будто и не заметил вошедших.

Передернуло русского офицера. Он сделал несколько шагов вперед и стал перед самым лицом кумыкского владыки.