Исторические повести - [45]
На Волге ладья присоединилась к большому купеческому каравану. Купцы всегда собирались вместе, чтобы не стать добычей разбойников, которых здесь, по слухам, было много.
На ночлег останавливались в безлюдных местах, на голых островах, выставив вооруженную стражу. Города купцы старались миновать, то ли опасаясь недружелюбия горожан, то ли не желая платить лишние пошлины. Даже Нижний Новгород, большой и сильно укрепленный русский город, стоявший на высоком берегу против впадения в Волгу реки Оки, проплыли в предрассветном сумраке, и Юлиан разглядел лишь большой костер, зажженный кем-то на мысу.
Река Ока, куда свернул караван, частично протекала по земле мордванов, лесных жителей, которые пользовались недоброй славой. Попутчики рассказывали Юлиану, что мордваны — жестокие люди, что у них мужчина, не убивший собственноручно врага, не пользуется никаким уважением. Когда знатный мордван идет куда-нибудь по дороге, перед ним несут головы убитых им людей, и чем больше несут голов, тем выше этот человек ценится сородичами. А из черепов мордваны делают чаши и особенно охотно пьют из них на пирах. Тому, кто не убил в своей жизни ни одного человека, мордваны даже не позволяют жениться, чтобы не родились робкие дети, подобные ему…
Справедливы или нет рассказы о жестокости мордванов, Юлиан не знал, потому что сам видел лесных жителей только издали. Мордваны высыпали толпой на берег, что-то кричали, но ничего враждебного или зловещего в их криках не было. Однако, может быть, мордваны просто хотели подманить проезжающих по реке к берегу, чтобы убить и потом носить отрубленные головы перед собой?
Следующая большая река — Клязьма — уже протекала по коренным русским землям, хорошо возделанным и населенным. На берегах стояли деревни, окруженные пашнями, луга со стогами сена. Домов в деревнях было немного, по два или по три, но постройки были крепкие, просторные. Речную воду бороздили остроносые рыбацкие челны, с большим искусством выдолбленные из цельного ствола большого дерева. К берегу спускались на водопой стада, и скот был рослый и тучный. Все вокруг дышало миром и тишиной. Караванные стражники отложили в сторону копья, поглядывали по сторонам лениво, благодушно. Видно, действительно некого было опасаться в благоустроенной земле русских.
В Гороховце, небольшом зеленом городке с множеством деревянных храмов, который, как сказали Юлиану, целиком принадлежал владимирскому епископу, на ладью сел русский монах. Юлиан разговорился с ним, осторожно передал кое-что из узнанного о монголах. Оказалось, что и на Руси знали о завоевателях, но относились к ним до удивления равнодушно.
— Из Дикого Поля в стародавние времена многие степняки приходили, — лениво цедил слова монах, снисходительно поглядывая на Юлиана. — Печенеги приходили, торки, половцы. А где теперь они все? Или погибли всеконечно, или под руку попали к князьям русским. Монголы твои, их у нас больше татарами кличут, тоже степняки. Куда им в наши леса да болота соваться? Отсидимся, переждем беду. Да и не пойдут они в леса-то, неуютно им в лесах, тягостно. Не о монголах надо думать, а о спасении души, в грехах погрязшей. Аминь…
Нечто подобное говорили и другие русские, с которыми беседовал Юлиан. Никто не заинтересовался свидетелем, который собственными глазами видел грозных монголов. Отчего такое спокойствие? От силы или от беспечности?
На исходе августа караван доплыл до города Владимира, столицы северного княжества русских.
Владимир был многоликим городом.
С юга, со стороны реки Клязьмы, город поднимался над пойменными лугами как могучий и грозный исполин. Над обрывистым берегом стояли высокие каменные стены. Выше были только белокаменные громады Успенского, Дмитриевского и Рождественского соборов. В ясные дни блеск золоченых куполов был виден за десятки верст.
Для путника, приближавшегося к Владимиру с запада, город начинался с величественных Золотых Ворот, белокаменного чуда, равного которому не было на свете. За торжественной аркой дорога переходила в городскую улицу, которая пересекала весь Новый город[55] с его боярскими теремами, богатыми купеческими домами, нарядными храмами. Через внутренние Торговые ворота путник попадал в Средний город, где находились торг и замок-детинец, великокняжеский дворец и соборы. Редкий гость проходил дальше детинца и торговой площади, поражавшей своим многолюдством, многоцветием красного товара, многоязыким купеческим гомоном. Поэтому гостю казалось, что весь город наполнен пышными хоромами и храмами, утопает в садах и нежится в богатстве.
Иным представлялся Владимир с востока, с холмов, между которыми спускалась к Серебряным воротам дорога из другого большого русского города — Суздаля. Отсюда можно было заглянуть в Ветчаный город, похожий издали на большую деревню.
Все постройки Ветчаного города были деревянными, низкими, невзрачными. Дома тянулись вдоль единственной большой улицы, которая шла от Серебряных ворот к Ивановским воротам Среднего города. А между улицей и крепостными стенами, тоже в этом месте деревянными, — скромные дворы посадских людей, избы ремесленников, кузницы, навесы скотных дворов, покосившиеся клети и амбары, колодезные журавли на перекрестках извилистых переулков. Под стать жилищам были и церкви, тоже деревянные, потемневшие от времени и непогоды, с железными досками вместо дорогих колоколов. Теснота, бедность, убожество… И так до самой стены Среднего города, отгородившей от посада другой, княжеский и боярский Владимир.
