Исторические повести - [92]

Уж я-то девушек знаю! — пробормотала в ответ старуха, оскалив почерневшие обломки зубов.

Иво вскочил на коня и во весь опор помчался из лагеря. Когда он поздно вечером возвратился домой, лошадь его была вся в мыле, а лицо у Иво было такое страшное, что все встречные в ужасе сторонились. Он соскочил с лошади и направился к палатке своего брата Христофа, в которой Гавриила держали под стражей. Перед палаткой у костра сидел Христоф с другими людьми. Иво их прогнал. Все удалились, не говоря ни слова, остался только Христоф. Он посмотрел на брата, покачал головой и сказал:

Что ты задумал Иво?

Не твое дело, — вспылив, бросил тот.

Твое лицо не предвещает ничего доброго. Ты ищешь ссоры с Гавриилом.

Ты тоже его любишь?

Люблю или нет, но, сказать по правде, он парень неплохой, и, главное, — он действительно невиновен.

Убирайся с моих глаз! — заорал Иво, поднимая кулак. — Не то я могу забыть, что ты мой брат!

Христоф, зная бешеный нрав своего брата, отступил назад, пожимая плечами. Иво вошел в палатку, слабо освещенную отблеском горевшего во дворе костра. Гавриил лежал один в углу палатки. Руки и ноги его были закованы в цепи. Оковы его тихо звякнули, когда он повернул голову к вошедшему.

Вот и прекрасно, что ты сам пришел навестить бедного пленника, — обратился он к Иво. — Долг хозяина — развлекать гостей.

Тебе, наверное, скучно стало, — процедил Иво сквозь зубы.

Я этого не отрицаю, — ответил Гавриил, зевая. — Не понимаю, почему ты здесь замешкался. Все удивляются, что ты не продолжаешь свой путь на Таллин: добыча вся собрана, лошади и телеги готовы, поход окончен — чего же ты еще ждешь?

Тебе не терпится скорее попасть на виселицу.

Лучше болтаться на виселице, чем быть твоим гостем. Твоя братская забота обо мне заходит слишком уж далеко. Ты держишь меня, точно ребенка в пеленках, боишься, чтобы я раньше времени не сбежал. Неужели ты считаешь меня таким неблагодарным? Неужели ты мне больше не веришь? Ты ведь с давних времен знаешь, что я не мастер лгать. Ты, наверное, еще помнишь: в детстве, хогда нам случалось вместе напроказить и нас собирались сечь, ты всегда умел повернуть дело так, что мы вышли бы сухими из воды, если бы я, по своей великой глупости, в конце концов во всем не признавался; нам задавали добрую порку, и за это-то ты меня больше всего и ненавидел.

Иво слушал, молча скрежеща зубами. Он чувствовал себя бессильным перед этим человеком, чья жизнь была в его руках. О, с какой радостью услышал бы он от Гавриила мольбу, стенания, крики — все то, о чем он сегодня налгал Агнес! А вместо этого он должен был сносить спокойные насмешки Гавриила и убеждаться в том, что упрямого названого брата ничто не может сломить. Каждое слово Гавриила было подобно удару хлыста по самолюбию Иво.

— Да, вот еще о чем я хотел спросить, — продолжал Гавриил, все еще полушутя, но уже гораздо более мягким тоном. — Как поживает фрейлейн фон Мённикхузен?

Иво стиснул зубы и не проронил ни слова; на лбу у него выступил холодный пот. Гавриил сказал с живостью:

От Христофа я узнал, что больная сегодня встала с постели. Ты действительно по-отечески заботился о ней и во всем проявил себя настоящим рыцарем. За это доброе дело я приношу тебе свою горячую благодарность и безоговорочно отпускаю тебе все прегрешения молодости. Я умру с радостью, если буду знать, что моя бедная спутница пользуется заботливым уходом.

Ты, кажется, надеешься, что я берегу ее для тебя? — сказал Иво с едкой насмешкой. — Ты легковерен. Может быть, этот лакомый кусочек я берегу для себя!

Цепи звякнули. Гавриил резко приподнялся и сел.

Что это значит?

Это значит, что Агнес фон Мённикхузен с сегодняшнего дня — любовница Иво Шенкенберга, — ответил Иво злорадно. Испуг Гавриила его безмерно забавлял.

Не шути этим, — сказал Гавриил дрожащим от волнения голосом. — Так далеко даже твой произвол заходить не должен. Это не какая-нибудь пастушка, которую ты мог бы оскорблять безнаказанно. Рыцарь фон Мённикхузен — человек могущественный, он может

сломить шею и покрепче твоей. Бесчинствуй сколько можешь, но не забывай, что твоему насилию есть предел.

Кто говорит о насилии? Разве ты применял насилие, когда она бежала с тобой? И ты ведь — ничто, а я — прославленный военачальник, Ганнибал Эстонии! Можешь ли ты хотя бы минуту сомневаться, на чьей стороне сейчас благосклонность прекрасной Агнес? Ха-ха-ха!

С минуту Гавриил действительно сомневался. Как острый меч, пронзила его мозг недобрая мысль: может быть, болезнь и несчастье помрачили разум Агнес и она в самом деле… но нет, этого быть не может, это совершенно невозможно! Агнес неверна ему, Агнес — любовница Иво Шенкенберга? Это просто смешно! Гавриил рассердился на себя самого. Как могло такое низкое подозрение хотя бы на миг прийти ему в голову? Разве он недостаточно хорошо знал Иво как бесстыдного лгуна? Иво хотел его только помучить — это было ясно как день. Гавриил испытывал теперь такое же душевное состояние, как Агнес утром, но, к сожалению, у Гавриила было еще меньше хитрости, еще меньше терпения.

— Ты лжешь, Иво, — сказал он с холодным презрением.

Хотя бы он разозлился, вспылил! Его спокойный голос, звучавший презрением, снова воспламенил ярость Иво, немного утихшую под влиянием злорадного чувства.