Исторические портреты - [247]

Если б начинающему актеру, с детских лет бредившему театром, дали для дебюта роль Гамлета, он, вероятно, был бы крайне смущен, но испытывал бы, разумеется, и восторг. Для Мольтке именно настал «его день». Под его верховным руководством германская армия вступила в борьбу с миром. Не может быть, чтобы никогда прежде в бессонные ночи свои он не мечтал об этой минуте. Вдобавок начало было так хорошо: Льеж, Намюр, Брюссель, Шарлеруа! Генерал фон Кюль, начальник штаба первой германской армии (Клука), утверждает, что за две недели эта армия с боями — от победы к победе — прошла 480 километров; другого подобного случая, по его словам, в военной истории не было. Немецкая печать была в упоении. Сам Максимилиан Гарден, никогда не отличавшийся шовинизмом, писал в те дни такие статьи, каким мог бы позавидовать любой газетный барабанщик.

Между тем настроения генерала фон Мольтке были далеки от восторга и в дни высших успехов германской армии. Офицерам своего штаба он беспрестанно твердил одно и то же: «Не радуйтесь, радоваться рано и нечему». Вероятно, он твердил это по педагогическим соображениям. Как немецкий патриот, он не мог не радоваться победам своих войск, даже и независимо от вопросов личных. Но этот религиозно настроенный человек восторгался далеко не всем. Сгорел Лупен, чуть только не превратился в развалины Рейнский собор. 3 сентября Мольтке писал жене: «Дай Бог, чтобы скорее произошло в России событие, которое нас избавит от русского нашествия». Очевидно, он имел в виду революцию. Однако ведь революция означала и торжество людей, представлявшихся ему «шайкой разбойников», и, уж во всяком случае, конец почти всего того, чем он так восхищался в России.

Вдобавок Мольтке тогда подпал под сильное влияние полковника Генцша. Этого человека в Европе знают мало. Но в немецких военных кругах многие и по сей день считают его злым гением Германии, главным виновником понесенного ею поражения. В 1917 году Людендорф назначил особую комиссию для расследования действий Генцша. Она, однако, не нашла в его действиях состава преступления. Полковник Генцш умер — унес с собой, говорит один германский историк, «тайну марнского сражения».

Генцш не был ни бездарностью, ни предателем, ни злодеем. Перед войной его считали надеждой германского военного искусства. Кронпринц с некоторым ужасом говорит о «гипнотическом очаровании» Генцша. Этот блестящий офицер был главным советником Мольтке. На своем посту он оказался хуже, чем злодей: Генцш был пессимист. Два мрачно настроенных человека объединились для руководства действиями германской армии — сочетание, правда, не слишком удачное.

Как на беду, остальные германские генералы грешили недостатком обратным — с ними по оптимизму могли соперничать только Жоффр и Фош (первый и на следующий день после Шарлеруа уверял, что все идет очень недурно, а скоро пойдет совсем хорошо; второй после победы на Марне говорил, что теперь война кончена). Германские генералы, командовавшие отдельными армиями, забрасывали ставку сообщениями о своих блестящих победах. Мольтке наконец им поверил — и 25 августа снял два корпуса для отправки на Восточный фронт — в самом деле, если на западе все идет так хорошо... Забавно, что столь пессимистически настроенный человек главную свою ошибку допустил «по избытку оптимизма». И, разумеется, первыми его за это стали поносить именно те генералы, которые ежедневно ему докладывали, что сопротивление врага совершенно сломлено. Жоффр в последние годы жизни, слыша, что победу на Марне приписывали то одному, то другому из его подчиненных, говорил со вздохом: «А вот если бы мы потерпели поражение, то кругом виноватым оказался бы именно я...»

Бранили Мольтке за все. Бранили, например, за то, что он «не сумел зажечь душу своих войск». Кронпринц самым серьезным образом пишет: «Мольтке был решительно не способен к вдохновенным словам, которые граф Шлифен считал совершенно необходимыми для современного Александра. Умел их произносить наш противник, генерал Жоффр, и они действовали на его войска подобно трубным звукам. Мольтке же откровенно говорил, что ненавидит всякие декламационные заявления...» Жоффр в качестве специалиста по зажигательным речам — это находка: он так же терпеть не мог декламацию, как и его противник. Кронпринц, конечно, имеет в виду исторический приказ французского главнокомандующего перед марнским сражением — едва ли не единственное его «зажигательное» выступление. Участник боев на Марне, полковник Шарбонно в своих бытовых воспоминаниях пишет, что в его полку приказ главнокомандующего был прочтен 7 сентября, то есть через два дня после начала сражения! Читал монотонным голосом сержант, вперемежку с повседневными полковыми приказами по мелким служебным делам. Никакого впечатления слова Жоффра не произвели. Вот и трубные звуки!..

Именно критики, обвиняющие Мольтке в «недостаточном учете психологического элемента», больше всего бранят его за отсылку в Восточную Пруссию двух корпусов с Западного фронта. Все же следствием этой меры были, по крайней мере до некоторой степени, успехи на Восточном фронте, психологическое значение которых стоило самого лучшего зажигательного приказа. Если б Мольтке допустил победу Самсонова и Ренненкампфа, то психологи, вероятно, тоже его поносили бы — за то, что он не отправил Гинденбургу подкреплений с Западного фронта: ведь на Западе победа уже была все равно обеспечена.