Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II - Николай II - [261]

Очень много всегда говорили о том, что Николай II «не был готов» к царствованию, что «он был слишком молод», «неопытен» для того, чтобы управлять огромной империей и принимать ответственные и «мудрые» решения. В этих утверждениях заключалась своя логика. Он действительно боялся роли правителя, роли, которой он не искал, но в судьбе своей не мог ничего изменить. А кто был готов к этому? Из пяти монархов, правивших в России с начала XIX в., лишь двое — Александр II и Александр III — приняли монарший скипетр в зрелых летах: первому было при восшествии на престол 37 лет, а второму — 36. В то же время Николай I стал царем в 29 лет, а Александр I — в неполные 24 года. И никто из них не считал, что он готов. Все в большей или меньшей степени, но неизбежно испытывали сомнения, страхи, колебания. И при каждом воцарении придворные и всезнающие «светские кумушки» всегда шушукались о том, что «царь не тот», что «у него мало опыта», что он «недостаточно образован» и т.д. Николай II надел корону на 27-м году жизни и до последней земной минуты Александра III надеялся на то, что Господь не допустит несчастья и оставит на земле его искренне почитаемого отца.

Но случилось то, что случилось, и «милому Ники» пришлось принять бразды правления в огромной стране, полной противоречий и контрастов, скрытых и явных несуразностей и конфликтов. Он стал царем тогда, когда все, что веками копилось и бродило под спудом, должно было вырваться наружу. Время предъявляло жестокий счет грандиозной исторической аномалии под названием Россия. В том же, что пала самодержавная Россия, исчезло это удивительное «тысячелетнее царство», роль последнего венценосца была заметной, но никогда не была (и не могла быть) определяющей. Черты личности и характера царя конечно же воздействовали на исторический процесс, но, по крупному счету, не определяли судьбоносный маршрут. Утверждать обратное — значит опять оказаться в плену старых догматических схем и представлений, не выдерживающих никакой беспристрастной критики.

Никто не знал, когда наступит срок воцарения старшего сына Александра III. Не знал этого и сам Николай Александрович. Но мысль о том, что ему в будущем грядет невероятно тяжелая и ответственная царская ноша, как позже признался, повергала его в ужас. Никогда и ни с кем, ни письменно, ни устно, цесаревич ни разу не затронул эту тему. Он старался об этом не думать и делал то, что ему надлежало делать. В 1890 г. окончилось его образование, «раз и навсегда», как заметил в дневнике. Дальше ждала регулярная военная служба и участие в деятельности государственных учреждений.

Присутствие на заседаниях Государственного совета и Комитета министров расширяло кругозор, и хоть эти «сидения» особого удовольствия не доставляли, но позволяли многое и многих узнать и понять. В январе 1893 г. Николай Александрович был назначен председателем Комитета Сибирской железной дороги, в ведение которого входили все вопросы по сооружению самой протяженной в России железнодорожной магистрали. А еще раньше, в ноябре 1891 г., цесаревич возглавил Особый комитет для помощи нуждающимся в местностях, постигнутых неурожаем. В тот год в ряде губерний наблюдался сильный недород, и положение крестьян там сделалось критическим. С целью оказания им поддержки и был учрежден вышеназванный орган. Комитет собирал частные благотворительные пожертвования со всей России и распределял их по районам, охваченным бедствием. Цесаревич тогда понял, как много в повседневной русской жизни нераспорядительности, халатности, преступного безразличия. Его, человека ревностно исполнявшего свой долг, поражала нераспорядительность многих должностных лиц, приводившая часто к игнорированию своих прямых обязанностей, что неизбежно обостряло положение. Летом 1892 г., когда на восточные районы Европейской России стало надвигаться новое бедствие — холера, в письме великому князю Александру Михайловичу Николай Александрович заметил: «А холера-то подвигается медленно, но основательно. Это меня удивляет всякий раз, как к нам приходит эта болезнь; сейчас же беспорядки. Так было при Николае Павловиче, так случилось теперь в Астрахани, а потом в Саратове! Уж эта русская беспечность и авось! Портит нам половину успеха во всяком деле и всегда и всюду!»

Рядом и параллельно со службой, учебой, государственными занятиями текла и светская жизнь молодого гвардейского офицера с ее обычными радостями и увлечениями. Каждую зиму захватывала круговерть балов, званых ужинов, музыкальных вечеров. Самостоятельно выезжать в свет цесаревич начал в сезон 1886/87 г. В конце марта 1887 г. престолонаследник сообщал своему другу Сандро: «Теперь я должен сказать: я очень веселился и танцевал приусердно до самого конца балов; особенно веселы были небольшие, которых было три: один у вас, два у нас. Ваш был первый и принес мне огромную пользу тем, что там я перезнакомился со всеми молодыми мамзельками, которые начинают выезжать с нового года. Из них я особенно подружился с дочерью Рихтера (Оттон Борисович, генерал-адъютант, заведующий делами Комиссии прошений на Высочайшее имя. — А. Б.) и княжной Долгорукой; за каждым ужином мы сидели все вместе за одним столом… Кавалеры каждый раз меняли своих дам, но состав стола никогда не менялся».