Исторические новеллы - [28]

— Убежим и спрячемся за деревьями! — вскричал Лемлин, который был так молод, что даже не имел еще пушка на подбородке, — это или разбойники, или демоны!

— Глупец, разве вокруг нас нет деревьев? — ответил Энзель, чье миловидное, хоть и немытое лицо обрамляла светлая, мягкая, как пух, бородка.

— Да, деревья есть всюду, дорога пуста и никого нет, — Лемлин взъерошил рукой свои волосы. — Опять всякая чертовщина, как минувшей ночью.

Из придорожной канавы, откуда прежде поднимался дым, разом высунулись две головы, одна повыше другой. От страха у обоих юношей едва не отнялись языки.

Два человека вышли на дорогу и направились в сторону юношей.

— Хвала Всевышнему! — произнес Энзель сдавленным голосом. — Это охотник и его слуга — оруженосец. Они не причинят нам зла, слышишь, Лемлин, — никакого зла.

— Да услышит твои слова Владыка Мира! — отвечал Лемлин. — Сердце не предвещает мне ничего хорошего.

— Наградили глупца пророческим даром, — сказал Энзель.

Лемлин умолк.

Те двое приблизились к юношам, словно ожидавшим их.

— Откуда и куда, семя иудейское? — прогремел голос охотника. Лицо его побагровело от жары и напряжения.

Слуга подошел к мулу и тщательно осмотрел бочонки снаружи и изнутри, сначала один, затем второй, покачивая при этом головой.

— В Страсбург, милостивый сударь, в Страсбург держим путь.

— Я спросил также, откуда?

Энзель, заметивший поведение слуги, посмотрел долгим взглядом на своего товарища, вовсе не ища у него ответа, а лишь пытаясь скрыть от вопрошавшего свои тщетные усилия найти правильный ответ. Наконец, он обратился к охотнику с вопросом:

— Сударь желает услышать правду?

— Разумеется. Правду и только правду.

— Из далекого города Регеншпурга.

— Фью! — охотник издал губами режущий ухо свист и хлопнул себя по щеке левой рукой, так как в правой он держал ствол оружия, лежавшего у него на плече. — Из Регенсбурга?! А что это вы делали в Регенсбурге, откуда все семя иудейское было изгнано еще десять лет назад и где, как известно, не осталось ни одного еврейского копыта?!

— Потому-то мы туда и ходили.

— Еврей насмехается над нами, — произнес слуга, не меняя выражения лица.

— Пусть посмеется, — все равно ведь отправлю на тот свет. Так зачем вы ходили в Регенсбург?

— По велению нашего мудрого учителя. Мы оба — бедные юноши, изучающие Закон Моисеев, и воля нашего учителя для нас свята.

Все это время, пока говорил Энзель, Лемлин стоял, онемев от изумления и страха, не понимая, почему его товарищ решил говорить правду после всех ухищрений, к которым они прибегали с того самого дня три недели назад, когда вышли в свой опасный путь. Однако он испытывал безотчетное доверие и уважение к Энзелю, известному как человек остроумный и находчивый, сведущий в человеческих побуждениях и склонностях.

Именно по этой причине избрал Энзеля их мудрый рабби для выполнения задания, приставив к нему Лемлина, юношу преданного и всегда готового совершить добрый поступок.

— И что же велел вам ваш учитель? — продолжал Швайнсхойт допрашивать Энзеля.

— Он велел доставить оттуда святые Свитки, оставшиеся у одного доброго и честного христианина, бочара, получившего их на хранение от главы регеншпургской иешивы в злополучный день изгнания общины израильской из города. Это книги, без которых мы не можем изучать наше Святое Учение.

— И где же свитки?

— Здесь, в бочонках. Мы уложили их в двойное дно, прибегнув к этой хитрости, чтобы уберечь их от разбоя. Мы опасались не только грабителей-христиан, но и тех еврейских юношей, которые воровство книг и свитков не считают грехом.

Лемлин не переставал дивиться своему другу. Слуга подошел к собеседникам и сказал своему господину:

— Бочонки имеют двойное дно. Евреи прячут в них запрещенные вещи.

— Сейчас же проверим, сейчас же. Иди к бочонкам, Эльбрих, и раскрой их своим топором!

— Как прикажете, мейстер Швайнсхойт! — ответил слуга, вынул топор и стал, играючи, подбрасывать его и ловить на лету.

Мольбы юношей оказались бесполезны. Вид монеты, которую Энзель показал Швайнсхойту, лишь подогрел гнев последнего:

— Подлые евреи! Пройдохи! Святотатцы! Подкупить меня пытаетесь?! Вы у меня жизни не увидите!

Топор Эльбриха с силой обрушился на бочонок, висевший на боку мула. Скотина чуть не рухнула от удара. Заклепки старого бочонка разлетелись в стороны, и на свет появился матерчатый мешок, заполнявший всю его внутренность. Еще два удара топором, и бочонка словно и не бывало, а мешок вывалился на землю.

— Черт побери! Развяжите узел! Немедленно! — приказал юношам Швайнсхойт.

По знаку Энзеля Лемлин опустился на колени и принялся развязывать мешок. Через несколько мгновений все увидели пергаментные свитки и листы плотной арабской бумаги, похожей на пергамент. Они лежали одной связкой, книги, написанные ореховыми чернилами, крупным и мелким квадратным шрифтом, старые и новые манускрипты, пожелтевшие и белые.

— Святые книги, кунтресы, комментарии, — стал объяснять Энзель. — Без них мы не можем учиться, а без изучения Закона Моисеева, милостивый сударь, жизнь еврею не в жизнь. Нам легче не пить и не есть, чем не учить нашу Святую Тору.

— В нынешние времена и у нас хватает таких безумцев, — ответил Швайнсхойт, которому пришлись по душе как находка, так и правдивые слова юноши, — и их становится все больше. Издают всякую чушь и распространяют в рукописях и печати; даже разговаривают на латыни, как монахи, вместо того, чтобы изъясняться на языке своих родителей.