Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Фориссона. Спор о газовых камерах - [8]

"Давно ли прошло золотое время, когда историки отвергали гиперкритицизм и считали правдивым или весьма вероятным любой факт, засвидетельствованный двумя независимыми и хорошо информированными источниками, оставляя за собой право на дальнейшую проверку? Они охотно принимали возражения при том условии, что они разумны и основаны на серьезных аргументах. Но кампания, которая пытается поставить под сомнение реальность холокоста, это не тот случай. Трудно отвечать гиперкритикам, потому что есть риск утонуть в деталях и потерять из вида целое".

Можно, в принципе возразить, что понятие "гиперкритицизм" используется редко, потому что оно шатко и где-то противоречиво. Словарь Робера дает такое определение гиперкритицизма: "Мелочная критика, систематическая постановка под сомнение". В этом нет ничего достойного порицания. В этом смысле Декарт был гиперкритиком. Если же нам хотят сказать, что критика больше не критика, а сомнение не сомнение, потому что отрицание очевидного это не сомнение, а уверенность, тогда слово теряет смысл.

Забавно видеть, как историкам приписывается наивный образ журналистской деонтологии с этой историей о двух независимых источниках. Никто так не работает. Есть хорошие и плохие источники, хитрость заключается в том, чтобы их правильно оценить, потому что никогда нельзя быть вполне уверенным, что два источника не зависят друг от друга. Но оценим, прежде всего, "право на дальнейшую проверку". Дальнейшую — после чего? Не открывается ли здесь дверь для постановки под сомнение, если проверка задерживается или становится невозможной? Отметим также "желательность возражений, основанных на серьезных аргументах". Историк, желающий рассеять все сомнения, должен доказать, что аргументы Фориссона несерьезны, что они не выдерживают критики. Вместо этого говорится тоном окончательного приговора: "Это не тот случай", да еще с добавлением, что есть риск "утонуть в деталях". Тогда очень многих историков нужно прогнать с работы, потому что они слишком копаются в деталях. Гиперкритицизм оказывается очень ценным: он спасает рыбу от тех, кто мешает ей утонуть.

Самое невероятное для тех, кто занимается этим вопросом, это — при обилии фактов и обобщенности их представления — узость источников, словно кто-то хочет удалить множество свидетелей, которые сами не видели, но слышали от других. Поражает, что основную часть доказательств составляют признания начальников немецких лагерей перед трибуналами союзников. Представим себе на момент положение этих побежденных, судьба которых находится в руках их тюремщиков. Правда и ложь для них — лишь элементы тактики выживания, так что нельзя в их заявлениях принимать все за чистую монету. Но что оставить, а что отбросить? Нет исчерпывающих описаний всех процессов над нацистскими главарями в Германии, Польше, СССР, Франции и т. д. Не все могут работать в архивах, но в каждом может проснуться критический дух при чтении признаний Гесса, одного из комендантов Освенцима, со всеми их нестыковками и странностями, если учитывать при этом, что все это писалось в тюрьме, с помощью польского следователя, до суда и с перспективой виселицы в конце туннеля. Вот маленькое упражнение в критике источников, доступное для всех и весьма полезное для здоровья.

Другие документы исходят от свидетелей, невольных или случайных. Наиболее известны среди них Герштейн, Кремер, Ньисли и др. Я не буду вдаваться в эту тему, скажу только, что эти показания изобилуют странностями, что хорошо известно тем авторам, которые основывают на них свои тезисы, и что объяснения, которые даются этим странностям, на мой взгляд, спорны, если бы только можно было вступить в такой спор. Но он не состоялся.

Новые элементы документального характера редки. Однако, как и предвидел американский ревизионистский автор А. Р. Бутс ("Мистификация ХХ века", Хисторикл Ревью Пресс, Саутхэм, 1976), американские разведслужбы хранили в своих архивах аэрофотоснимки, сделанные в 1944 году с небольшой высоты над комплексом построек в Освенциме. Аналитики из ЦРУ опубликовали ряд этих снимков для сравнения с историографическими данными, представленными польскими следственными комиссиями. Эти снимки датированы 4 апреля, 26 июня, 26 июля и 25 сентября, т. е. тем периодом, когда, по Л. Полякову (цит. соч. стр. 304), кремация осуществлялась с наибольшей интенсивностью, по 12–15 тысяч трупов в день в мае-июне и даже 22000, по свидетельству д-ра Робера Леви ("Страсбургские свидетельства", Париж, 1947, стр. 433). На этот источник ссылается Поляков. На той же странице своей книги Поляков говорит, что, согласно польским источникам, пропускная способность крематориев составляла 12000 в день, и цитирует Гесса, который называет максимальную пропускную способность 4000. И никакого комментария по поводу полного несовпадения всех этих цифр — пусть читатель сам разбирается). Фотоснимки показывают, что окрестности крематориев пустынны. Никакой толпы, никакого видимого оживления, вообще никакой активности. На одном снимке видна группа заключенных у поезда, но далеко от крематориев. К этому приложен текст: "Хотя выжившие вспоминают, что дым и пламя непрерывно вырывались из труб крематориев и были видны за километры вокруг, фотографии, которые мы исследовали, не дают никаких положительных доказательств" (Дино Бруджиони и Роберт Пуарье. Новое посещение мест Холокоста. Ретроспективный анализ комплекса Освенцим-Бжезинка. ЦРУ, Вашингтон, 1979, с. 11). Два аналитика, которые имели в руках польский текст, разумеется, ни минуты ни думали о том, чтобы поставить что-нибудь под сомнение. Они просто сопоставляли с фотоснимками ту информацию, которую имели, но любопытно, что эти снимки не дают ничего. Самое большее, что можно сказать, это то, что они не подтверждают написанное об использовании крематориев. Не будучи маньяком гиперкритицизма, могу лишь пожелать, чтобы эти противоречия не остались без внимания.