Историческая неизбежность? Ключевые события русской революции - [106]

К началу 1921 г. военный коммунизм пребывал в состоянии кризиса: в деревне бунтовали против продразверстки, в городе – против жестких ограничений рыночной торговли. Протесты достигли пика в марте. В Кронштадте, ранее являвшемся одним из оплотов большевиков, произошел мятеж моряков и рабочих. Восставшие выступили под лозунгом «За Советы без коммунистов!» и обвинили большевиков в узурпации прав Советов. Бунт был жестоко подавлен, военной операцией руководил Троцкий{374}. Теперь Ленин стал доказывать, что гражданская война практически уничтожила «сознательный» рабочий класс. Это укрепило его в представлении, что партия должна взять на себя бремя защиты социализма и изолироваться от деградирующего общества. Однако московский пролетариат оставался активным и имел собственные представления о строительстве социализма{375}. На Х съезде партии экономические уступки были компенсированы интенсификацией политического процесса военного коммунизма. Были разработаны первые меры, подготовившие почву для НЭПа: насильственную реквизицию продовольствия заменили натуральным налогом. Ленин признал, что было ошибкой продолжать применять военные методы при организации экономики. Он настаивал на том, что военный коммунизм был необходимостью в условиях войны и дезорганизации, однако не мог рассматриваться как эффективная долговременная политика. Таким образом, Ленин постарался аргументировать и необходимость введения военного коммунизма, и его прекращение.

Внутрипартийная дискуссия на эту тему так и не была доведена до конца. Косметическая программа реформ под вывеской «рабочей демократии» только консолидировала власть комитетов и партийного руководства. При описании этого процесса впервые в советском контексте был применен термин «перестройка». Усомнившимся в политической кредитоспособности военного коммунизма был предложен не компромисс, а репрессии. Два выпущенных Х съездом декрета осудили «оппозиционные группировки» и наложили «запрет на фракции». Эта «временная» мера жестко ограничила внутрипартийные дискуссии, долгое время бывшие базовым принципом советского правления. НЭП не сопровождался изменением политического курса; напротив, Ленин настаивал на усилении строжайшей дисциплины.

В начале 1920 г. были успешно устранены остатки небольшевистских партий. Суд над группой эсеров, устроенный в середине 1922 г., стал предвестником показательных процессов 1930-х. Чтоб компенсировать реальную и воображаемую угрозу большевистскому режиму, стали еще больше превозносить силу и власть партии. Перестройка в духе новой экономической политики сопровождалась усилением контроля над местными партийными организациями со стороны большевистских комитетов. По мере ослабления военного режима в экономике усиливались централизация и требования следовать внутрипартийным догмам. В апреле 1922 г. генеральным секретарем партии стал Сталин, но в то время это был хотя и видный, однако сугубо бюрократический пост. Сталин на новом посту решительно консолидировал партийную машину и утвердил свою власть над ней. Его умение назначать, переводить на другую работу и увольнять партийных чиновников предвосхитило механизм вездесущей номенклатуры более поздних лет и дало ему в руки мощное оружие во внутрипартийных дебатах. Был установлен «круговой переход власти» – порядок, при котором протеже Сталина были обязаны ему своими постами{376}. Закончилась большевистская традиция открытой конкуренции, усилилась смертельная хватка ленинско-сталинской бюрократии.

Большевистский плюрализм в перспективе

Эта глава была посвящена вопросу о том, имелся ли в большевистском варианте революционного коммунизма потенциал для более плюралистичной модели власти, отличающейся от строгого монизма ленинского типа. Солженицын всегда отвергал не только такую возможность, но даже либеральную революцию Февраля 1917 г. С точки зрения Солженицына, переворот, сбросивший с трона монархию во время Февральской революции, запустил цепь событий, неизбежно завершившуюся приходом к власти самого радикального крыла революционного движения. Этот мощный аргумент сохраняет весомость и по сей день. Тем не менее, как показала эта глава, хотя в целом аргумент Солженицына можно принять, мы не должны упускать из виду неоднородность революционного движения. Опасно воспринимать исторические события как неизбежные, игнорируя огромную роль всевозможных случайностей. Происходившее в Москве показывает, что в другой социальной и политической среде и с другими лидерами революционный социализм мог принять гораздо более плюралистичную форму, по крайней мере для своих сторонников{377}.

Если не бояться радикальных аргументов, то можно предположить, что потенциал для создания более плюралистичной формы большевизма, которая отличалась бы от ленинского монизма, был. Различные оппозиционные группы, которые называли «совестью революции», смогли какое-то время продержаться и успели бросить вызов господствовавшим на тот момент взглядам и догматизму, пока в 1929 г. плюрализм в партии не был сокрушен окончательно{378}. Они наследовали традицию, заложенную Плехановым, который критиковал большевистскую партию с момента ее создания в 1903 г. Динамичный и дискуссионный характер внутрипартийной жизни в течение этого периода демонстрирует, что партия совсем не была гомогенной и монолитной. Именно крайне узкая «ленинская» версия не только организационных форм, но в первую очередь политических методов, полностью убила в партии какую-либо жизнь и, в сущности, насадила эту ограниченную и отличающуюся нетерпимостью форму правления по всей стране. Злость и жестокость, свойственные Ленину, стали еще более очевидны после опубликования в 1991 г. некоторых секретных архивов. Документы открывают изобилующую кровавыми подробностями историю ленинского террора. Например, в мае 1920 г. Ленин предостерегал профсоюзных лидеров, призывавших к децентрализации профсоюзной администрации и к коллегиальному решению вопросов. Он посмеялся над идеей, однако в конце концов уступил: «Мы будем употреблять иногда коллегиальность, иногда единоначалие». Однако следующая фраза показала, каких взглядов он придерживался в действительности: «Коллегиальность оставим для тех, кто слабее, хуже, для отсталых, для неразвитых: пускай покалякают, надоест, и не будут говорить». Ричард Пайпс заметил, что «Ленин редко более открыто выражал свое презрение к демократическим процедурам»