Истоки контркультуры - [92]
Именно склонность официальной религии к своекорыстному обскурантизму и авторитарным манипуляциям и стала в итоге причиной крупных антиклерикальных восстаний на Западе, которые привели к воинствующему атеизму Просвещения. Но в процессе изгнания обскурантистов сама идея таинства полностью изменилась. Таинство, как оно было известно в первобытных ритуалах и обрядах, в церемониях таинственных культов, служило границей, определяющей надлежащее положение человека в мире. Таинство было священным и учило человека мудрым ограничениям. Существование таинства как нечеловеческого измерения реальности, в которое не должен вторгаться профан, но которое должно почитать, служило для обогащения опыта людей, сталкивая их с областью неистощимого удивления. С появлением научного скептицизма таинство стало либо хитроумной загадкой, которую требовалось разрешить, либо позорным секретом, который требовалось раскрыть. В любом случае таинство стали рассматривать как недопустимый барьер здравому смыслу и справедливости. Раз священное стало личиной негодяев и мошенников, долой священное! E>2crasez l’infa2me![246]
Как писал Альфред Норт Уайтхед[247], «здравый смысл XVIII столетия… подействовал на мир как ванна морального очищения». Но героические скептики и принципиальные агностики того века не ожидали, что «если люди не могут жить на сухом хлебе, еще меньше они смогут жить на дезинфектантах»[248]. Хуже того, они не предвидели возможности и даже неизбежности, что научное мировоззрение тоже подвержено коррупции той же плохой магией, которая превратила христианство в оплот привилегированной эксплуатации. Однако наука и технология, со своим безжалостно-настойчивым насаждением специализации и профессионального элитизма, прошли полный круг и трансформировались в самое закрытое в истории жречество. Если шаман ориентировался на племенной ритуал, чтобы утвердить свое видение реальности, научные эксперты вынуждены все больше ориентироваться на профессиональное одобрение самоизбранных властей, чтобы утвердить свои еще более эзотерические (куда там шаману) знания[249]. Общественность вынуждена довольствоваться мнением экспертов: все, что говорят ученые, – правда, а предлагаемый техническими специалистами дизайн полезен. Для превращения авторитарных экспертов в новый режим плохих магов оставалось заставить политическую и экономическую элиту начать покупать экспертов и использовать их в своих целях. Именно так и консолидировалась технократия. Мы оказались в обществе, где все, от космоса до психического здоровья, от общественного мнения до полового поведения разделено на сферы профессиональной компетенции. Общество не решается съесть персик или отшлепать ребенка, не обратившись за одобрением к дипломированному специалисту, дабы не посягнуть на рациональное мироустройство.
Даже те эксперты, которые стойко сопротивляются системе, ставя под сомнение сертификационную компетенцию государства, корпорации, университета, партии, могут лишь просить общество принять их суждения на веру. Потому что научная реальность не переводится на язык искусства или ритуалов, в которых общество могло бы поучаствовать и узнать на личном опыте. Исследования экспертов могут быть популяризованы или вульгаризированы как информационная база – и неизбежно искажены при этом. Их нельзя демократизировать как важнейший опыт. Такова цена, которую мы платим за замещение непосредственного личного опыта отчужденностью объективного знания. Старая магия, которая помогала увидеть священное в дереве, пруду, скале, тотеме, осмеяна как суеверие, недостойное цивилизованных людей. Ничто в этом мире, которому мы стали тяжким бременем, уже не говорит с нами от своего имени. Предметы, события, даже личности наших собратьев-людей лишились голоса, которым они когда-то поверяли людям свою тайну. Теперь ее можно узнать лишь при посредничестве экспертов, которые, в свою очередь, полагаются на посредничество формул и теорий, статистических измерений и чуждых методологий. Но ведь у нас нет другой реальности… если мы не хотим, чтобы нас занесли в списки неисправимых иррациональных союзников зловещих реакционных сил.
Обратившись к шаманской картине мира, культурной стадии, похороненной в первобытном прошлом нашего общества, я, как может показаться, далеко отошел от проблем современной диссидентской молодежи. Но это не так. Молодежный радикализм наших дней ощупью идет к критике, которая включает амбициозные исторические и сравнительно-культурные перспективы. Новые левые, отвергая технократические манипуляции ради партиципативной демократии, опираются, часто не сознавая этого, на анархистские традиции, которые всегда отстаивали достоинства примитивных общин, племен и деревень. Дух князя Кропоткина витает над всем, что молодежь говорит об обществе, а ведь Кропоткин взял антигосударственную этику взаимопомощи у жителей деревень и кочевников, чей уклад жизни мало изменился с неолита и даже палеолита. Битники и хиппи заходят с критикой еще дальше. Их инстинктивный интерес к магии и ритуалам, племенным законам и употреблению психоделиков – это попытка воскресить прекративший свое существование шаманизм далекого прошлого. При этом они мудро признают, что партиципативную демократию нельзя получить за счет единственно политико-экономической децентрализации. Пока наше общество находится под властью чар объективного сознания, режим экспертов никогда не отойдет в прошлое; и общество будет зависеть от высших жрецов цитадели, контролирующих доступ к реальности. А ведь в реальности надо лично участвовать, видеть ее, прикасаться, убедиться, что именно в ней высшая основа нашего существования, доступная всем, способная облагородить величием жизнь любого человека, который способен ей открыться. Только участие такого порядка – экспериментальное и не лишь политическое – может гарантировать достоинство и автономность каждого гражданина. Странные юнцы, что носят коровьи колокольца и примитивные талисманы и выбираются в общественные парки или заповедники со своими импровизированными диковинными общинными церемониями, на самом деле пытаются придумать способ установить демократию вне культуры профессионального элитизма. Они пытаются вернуть модель родового строя времен палеолита, когда во время ритуалов все в общине были равны перед священным присутствием, когда еще не появились классы, положения и статусы. Странный, конечно, у них вид радикализма – черпает вдохновение в доисторическом прецеденте.
Студент Лос-анджелесского института киноведения, а впоследствии видный кинокритик Джонатан Гейтс становится одержим легендарным режиссером-экспрессионистом Максом Каслом, который снял несколько скандальных шедевров в 1920-е гг. в Германии и череду фильмов ужасов уже в Голливуде, прежде чем исчезнуть без вести в 1941 г. Фильмы Касла производят странное, гипнотическое воздействие, порождают ощущение буквально осязаемого зла. И тайна их оказывается сопряжена с одной из самых загадочных страниц истории Средневековья…
Впервые на русском — новый роман автора знаменитого конспирологического триллера «Киномания»!Все знают историю о докторе Франкенштейне и его чудовище; за минувшие почти два столетия она успела обрасти бесчисленными новыми смыслами и толкованиями, продолжениями и экранизациями. Но Элизабет Франкенштейн получает слово впервые. История ее полна мистических ритуалов и сексуальных экспериментов, в ней сплелись древняя магия и нарождающаяся наука нового времени, и рассказана она голосом сильной женщины, столкнувшейся с обстоятельствами непреодолимой силы.
Книга будет интересна всем, кто неравнодушен к мнению больших учёных о ценности Знания, о путях его расширения и качествах, необходимых первопроходцам науки. Но в первую очередь она адресована старшей школе для обучения искусству мышления на конкретных примерах. Эти примеры представляют собой адаптированные фрагменты из трудов, писем, дневниковых записей, публицистических статей учёных-классиков и учёных нашего времени, подобранные тематически. Прилагаются Словарь и иллюстрированный Указатель имён, с краткими сведениями о характерном в деятельности и личности всех упоминаемых учёных.
Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.
Из кн.: Афонасин Е.В. Античный гностицизм. СПб, 2002, с. 321–340.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.