Источник жизни - [3]

Шаров приказал поднять людей, и отряд продолжал свой путь на северо-восток.

Луна взошла мутная, подернутая серой пеленой — предвестие самума.

Ветер, сначала тихий, часам к семи набрал силу. Барханы дымились. Песчаная пыль закрыла небо. Все кругом стало желто-серым, зыбким, тонкое скрипучее пение песков не предвещало ничего хорошего.

Часам к девяти совсем потемнело. Столбы взметенного ветром песку поднимались на вершины барханов и стремительно мчались дальше.

Свист урагана заглушал все звуки. Песок не сыпался, а лил и хлестал сверху, с боков, отовсюду. Люди и лошади легли, прижавшись друг к другу. Нельзя было не только поднять головы, но даже глубоко вздохнуть.

Самум бушевал двое суток, и когда он унесся куда-то на запад, обнаружилось, что караван то ли отстал в это время, то ли ушел вперед. Прождав часа два, Шаров пошел по компасу на Бурмет-Кую. Каравана там не оказалось.

А вода в колодце была соленая, пахнущая сероводородом. Возможно, караван останавливался уже здесь и, обнаружив непригодную для питья воду, отправился дальше, на поиски отряда.

Так они потеряли друг друга в центре великой Кара-Кумской пустыми — отряд пограничников и караван с драгоценным запасом воды и фуражом. Тщетно через каждый час пути зажигал Шаров сигнальные костры.

Жажда мучила людей и лошадей. К полудню 13 мая подошли к колодцу Бак-Кую; в нем валялся дохлый верблюд.

Установили рацию, опять вызывали Джураева, и опять «Пятерка» не отвечала.

Булатов и Шаров стояли на гребне высокого бархана.

— Ты видишь? Ты видишь это озеро? — быстро заговорил Булатов. — Вон там, левее — озеро! Вон за теми кустами, за саксаулом!

Но вдали не было ни озера, ни кустов. Желтые гигантские волны песка вздымались всюду, куда хватал взгляд. Горизонт струился, и в этом знойном мареве человек мог увидеть не только озеро, но и реки и города. То был мираж, один из миражей, которые возникают перед тысячами истомленных путников в безводной пустыне.

Сейчас, копая песок на дне колодца, Булатов отчетливо вспомнил и озеро и зелень кустов. До чего реально он видел их! Поднял голову и удивился: не мираж ли опять? На маленьком кружке темносинего неба тускло мерцали звезды. Звезды при ярком солнце!

В колодец спустились Киселев и Никитин. Втроем они откопали большую колоду, служившую прежде для водопоя, — о нее и ударилась лопата Булатова, — а потом выкопали черепки разбитых пиал.

— Басмачи постарались! — прошептал Киселев. — Их работа.

Спустя тридцать минут Киселева и Никитина сменили Сахаров и Садков.

Рядом с колодцем медленно рос холмик сухого песку, смешанного с углем от давних костров.

К исходу второго часа усиленной работы извлеченный со дна колодца песок стал чуть влажным, а еще через полчаса, когда песок вытряхивали на землю, он уже сохранял форму ведра.

Восторженное волнение охватило лагерь. Обессиленные от жажды люди подползли к колодцу. Некоторые из них поднялись и стали помогать оттаскивать песок. Лошади, чуя влагу, поворачивали головы в сторону колодца и ржали.

«Вода будет», — написал Булатов на вырванном из блокнота листочке и послал записку Шарову.

— Скоро мы пойдем на поиски Джураева! — громко объявил командир обрадованным бойцам.

Эти слова воодушевили пограничников, у них прибавилось сил и энергии, словно бы их уже напоили долгожданной водой.

Прошло еще минут двадцать, но песок не становился влажнее, наоборот, он опять начал рассыпаться.

Ислам пощупал песок и объяснил:

— Снег таял, в глубину ушел!..

Объяснение было правдоподобно, но верить в него не хотелось.

Измерили веревкой глубину колодца. Тридцать один метр!

Шаров знал, что в этих местах средняя глубина колодцев — тридцать метров, и запросил парторга: «Стоит ли копать?»

«Без воды не поднимусь!» — ответил Булатов.

У него кружилась голова, он едва держался на ногах, но теперь его уже не покидала уверенность, что он, несмотря ни на что, добудет воду.

— Командир сказал, чтобы вы поднялись наверх, — передал Булатову вторично спустившийся в колодец комсомолец Никитин.

— Скажите, что я чувствую себя хорошо, — ответил Булатов хриплым голосом. Время от времени он садился на песок, подогнув ноги, чтобы не мешать товарищам, и несколько минут сидел так, не чувствуя тела и твердя себе: «Добудем воду, добудем!..»

Еще полчаса прошло и еще полчаса, а песок все такой же сухой, сыпучий.

«Кто это так тяжело и хрипло дышит? — подумал Булатов, прислушиваясь. — Неужели это я сам так дышу?…»

— «Пятерка» все не отвечает, — сказал ему парторг второго эскадрона Киселев.

— Плохо лошадям, совсем плохо, некоторые уже полегли, — пожаловался Бахрушев.

Так каждая новая смена бойцов рассказывала Булатову о том, что творится наверху.

Ему сказали, что умер от солнечного удара снайпер Гавриков, что при смерти врач Карпухин и оба радиста впали в беспамятство, что опять поднялся ветер — не вернулся бы самум, что сдохли три лошади и в том числе ахалтекинец Булатова Алмаз.

И каждый спрашивал: «Может, вы подниметесь наверх?..»

А Шаров сидел за приемно-передаточным аппаратом и настойчиво выстукивал: «Пятерка», «Пятерка», вы слышите меня? Отвечайте… перехожу на прием».

Отвечает! Командир плотнее прижал наушники. Да, отвечает! «Пятерка» отвечает! Он лихорадочно стал записывать: