Истины бытия и познания - [52]

Шрифт
Интервал

.

Уход (попечение, содержание) на первых этапах жизни человеческого детеныша блокирует его зоологические стимулы бытия и заменяет их социальными. Быть спеленатым, одетым, кушать из тарелки и ложкой, умываться, купаться, ходить бипедальным способом и еще многое другое есть то насильственное требование педагогики (воспитания), которое уводит человеческого детеныша от печальной перспективы остаться зоологическим существом на путь становления человеком. Физическое воспитание с первых же мгновений сопровождается прагматическим и в перспективе нравственным образованием. Отметим при этом наличие у Канта множества некритических примеров. Например, суждения, что «дети простых людей распущены больше, чем дети знатных»>{96}, или что «детям в России их матери дают пить даже водку, потому что сами ее любят»>{97}, или что «дети даже не могут сильно ушибиться при падении, им нисколько не вредит, если они упадут»>{98}, или «вредно для детей чтение романов, так как от них нет никакой пользы»>{99}. Можно спорить по конкретным рекомендациям физического воспитания, которые дает человек, который никогда в руках не держал ребенка, но суть логики онтогенеза Кант излагает достаточно аргументированно.

Постоянство требований запретить зоостимулы находит свое выражение в категории «дисциплина», которая продолжает насильственную природу педагогики. «Дисциплина подчиняет человека законам человечности и заставляет его чувствовать власть законов»>{100}. Биологические потенции человека не желают уступать свои позиции без боя. Их коварство проявляется в том, что они начинают прорываться на социальную поверхность жизни в облике приобретенных культурных норм и средств. Речь, например, которую можно использовать для поэзии, можно использовать и для того, чтобы нецензурно ругаться. Ловкость рук одинаково можно использовать как для игры на фортепиано, так и для картежного шулерства или битья по лицам людей. Все, что на втором месте, Кант называет дикостью. Дикость — проявление животной природы в социальной внешней форме, есть «независимость от законов»>{101}. А дисциплина насильственно требует подчинения этим культурным нормам, законам социального бытия. Здесь начинается уже «образование характера», которое, по утверждению Канта, «до известной степени можно назвать физическим»>{102}. Дисциплина — это генетически вторая форма педагогики, обеспечивается сначала конкретно родителями, другими людьми, обществом. Это — внешняя дисциплина, которая обязательна. Если педагогика упустит этот этап, то позже возникнут опять те же проблемы: окажется, что ребенок обратил свои естественные силы во вред самому себе, создав препятствия на пути становления культурным, социальным существом. Кант понимает, что педагогическое насилие может обернуться благим намерением, ведущим в ад, т. е. вместо социально активного и разумного (творческого) человека сформирует рабское существо, лишенное собственной творческой воли. Он пишет: «Дисциплина не есть что-либо рабское; ребенок должен всегда чувствовать свою свободу, но только так, чтобы не мешать свободе других; поэтому он должен встречать противодействие»>{103}. Кант справедливо отмечает, что дикость может быть не только в результате прорыва зоологических стимулов в область культурного поведения, но и в результате неправильного воспитания. «Причина многих людских слабостей не в том, что человека ничему не научили, а в том, что ему внушили ложные впечатления»>{104}, — пишет Кант и приводит пример о том, что народ часто говорит, что знатные люди смотрят по-царски. «Но это, в сущности, не что иное, как просто дерзкий взгляд, к которому они привыкли с детства, потому что тогда им не противоречили»>{105}.

Количество переходит в качество. «Свойство, присущее человеческой природе», накопление под игом внешней дисциплины превращаются в качественно иной вид дисциплины — внутреннюю. Если не была или была недостаточной, неверной внешняя дисциплина, то у ребенка будут трудности с внутренней дисциплиной, т. е. у него будут трудности при укрощении своей дикости самостоятельно. У него не будет хватать ни сил, ни средств для подавления в себе своих зоологических стимулов жизнедеятельности. Инстинкты будут прорываться через его разум. Таких людей, к сожалению, не мало, которые мучаются сами и мучают других своим бессилием перед собственными животными мотивациями, желаниями, стимулами, потребностями. Дикость внутренняя, т. е. не укрощенная внутренней дисциплиной, постоянно превращается в дикость внешнюю. Психологическая дикость превращается в асоциальное (в том числе и криминальное) поведение. «Поэтому человека следует заранее приучать подчиняться предписаниям разума. Если в молодости все предоставляли его воле и ни в чем не противодействовали, то он сохраняет известную долю дикости в течение всей своей жизни»>{106}. Ко времени школьного возраста внешняя дисциплина должна быть уже превращена в достаточно эффективную внутреннюю дисциплину, иначе невозможен дальнейший этап онтогенеза. «Человек нуждается в уходе и образовании. Образование включает в себя дисциплину и обучение»


Рекомендуем почитать
Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.


Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.