Истины бытия и познания - [34]

Шрифт
Интервал

У материализма и диалектики есть алиби: они придуманы не большевиками, Лениным и Сталиным, они возникли за десятки столетий до них. И переживут тех, у кого «не хватает ума» в страсти борьбы увидеть рациональное не просто в материализме и диалектике, а даже в «диалектическом материализме» советского периода. Как христианская идеология не является тождественной практике инквизиции, так диалектический материализм нельзя отождествлять с практикой большевистского социализма.

Мы неоднократно устно и публично выступали за реабилитацию в материалистической философии онтологической истины, указывая, что абсолютизация гносеологической трактовки лишает категорию «истина» ее общефилософского статуса. Она превращается в незначительную категорию лишь одного раздела философии — гносеологии. Должно быть понятно, что такое ограничение «сферы влияния» не соответствует ее действительной роли и значения. Незаслуженно отрезанная половина категории «истина» — онтологическая истина — сначала оскорбительно унижена непониманием ее места в философии, а затем долгие годы была под идеологическим запретом, и ныне замалчивается по инерции консерватизма мышления. Если это не трагедия, то что?

«Таковы, — размышлял мистер Пиквик, — и узкие горизонты мыслителей, которые довольствуются изучением того, что находится перед ними, и не заботятся о том, чтобы проникнуть в глубь вещей к скрытой там истине»>{68}.

В этой фразе, кроме словесной формы, нет ничего оригинального. Поверхностное знание о вещи (эмпирический уровень) еще не дает полного знания о ней. Чтобы знать все о вещи, надо погрузиться в глубины ее строения, связи частей и элементов, закономерности и т. д. Но формально фраза говорит о другом. Идем в глубь вещей и там есть истина? В глубине вещи никакой «истины» нет. Там есть вещество — и все. Есть еще структурные связи. Есть движение частиц, влияющих на изменение вещи в целом. Но никакой истины нет. В «глубине вещей» — это образное выражение, а не прямой смысл. Речь о более основательном познании вещей. Если познавательно глубоко проникнуть в глубь вещей, до того уровня, когда существование адекватно сущности, то наше познание достигнет такой точности и полноты, что можно говорить, что наше знание о вещи уже стало истинным. Если мы знаем лишь характеристики существования, то это еще лишь мнение, а не истинное знание. Эту грань между мнением и истинным знанием о вещи искали многие, начиная с Демокрита и до Гегеля.

Не менее страстно шли споры и в XIX-XX веках. Любое поверхностное, но соответствующее действительности знание — истинно. Мяч — предмет, мяч — круглый предмет, мяч — круглый предмет для игры и т. д. — все эти отдельные знания и все звенья цепочки одинаково истинны, хотя отражают разную глубину знания о предмете. Которое знание — мнение, которое — истинное знание, сказать трудно. Можно говорить — более богатое, содержательное, многостороннее, более конкретное, полное знание. Можно говорить об уточненном знании, о дополнении прежних знаний. Истина плюс истина равняется истина. Абстрактно можно заняться логическим упражнением, какие могут быть варианты, если к истинному знанию добавить ошибочное или ложное. Можно заняться вычислением математического соотношения процентов истины и лжи в том или ином предметном знании. Все полезно. Все надо делать. Но вещь в себе нечто, называемое «истиной», как элемент своего содержания не имеет. Также как снег не содержит в себе того, что он причина сугробов. В снеге, являющемся причиной плохой видимости, нет причины, как в вещи нет истины. Но снег — причина сугробов, а вещь, существование которой соответствует сущности — истинна. То, что эти категории являются лишь субъективными характеристиками, даваемые человеком или в результате конвенций, нас не интересует. Это формальная сторона дела, с которой никто не спорит. Нас интересует, что есть такого объективного в снеге-причине и вещи-истине, которые потом выступают как знания.

Снег генетически связан с сугробами. Он их порождает. И вот эта связь — объективна. Знает человек это или не знает, в природе происходят два события, которые между собой связаны. Идет снег — появляются сугробы. Эта связь и называется «причинной связью», где первым по времени и порождающим является снег, который для краткости и называют просто «причиной», подразумевая сказанное выше и полагая, что это банальность и всем само собой понятно. С истиной в вещи аналогичная ситуация. В ней без вмешательства человека происходят всякого рода события (изменения, движения). Среди которых и есть слой (сфера, сторона, аспект, момент, область, уровень и т. д.), где возникают и изменяются разные связи между группой внешних (эмпирических, являющихся, наличных, чувственно познаваемых — можно взять любые иные срезы) и внутренних свойств и функций. Возьмем для ясности лишь один момент: сущность и явление (существование). Эссенцию и экзистенцию, как говорили в средневековой философии. В каком-то фрагменте исследования вещи, в каком-то ограниченном аспекте ее рассмотрения, когда вещь берется как нечто раз и навсегда заданное, неизменное, определенное, ее существование должно соответствовать ее сущности. Это «должно» не зависит от человеческих симпатий и антипатий. У каждой вещи своя сущность, определяющая ее статус бытия в этом мире. Сущность снега отличается от сущности ромашки, как их сущности отличаются от сущности дельфина или человека. У каждой снежинки, ромашки, дельфина и человека, в свою очередь, своя сущность. И эта сущность делает их тем, чем они отличаются друг от друга и чем близки к множеству однородных предметов. Исследовать вещь мы начинаем с ее существования, за которой скрывается сущность. Познав не только параметры существования, но и параметры ее сущности, мы можем говорить о более полном и точном знании предмета, т. е. о переходе от лишь мнения о вещи к истинному знанию о ней. В ходе исследования нам становится ясно, что у исследуемой вещи сторона существования определенным образом взаимосвязана с ее сущностной стороной. Характер этой взаимосвязи может быть различный. Сущность может быть сильно или слабо выражена в существовании. Существование под воздействием внешних обстоятельств может иметь такие отклонения от своей сущности, что не просто будет установить о существовании какой сущности идет речь. Любая вещь во взаимодействии с другими вещами способна воспроизводить и сохранять через свои собственные свойства отраженные свойства воздействующих вещей. Эти следы-отражения могут так изменить, так загромоздить собственные внешние данные (параметры существования), что для их обнаружения необходимо будет отдельное исследование, т. е. сначала необходимо будет за видимым существованием вещи обнаружить ее собственное (истинное) существование, отделив отражение-следы от собственных внешних признаков, свойств и параметров. А после этого уже выяснять, как эти признаки существования взаимосвязаны с признаками сущности. Но отражение-следы (свойства других предметов, накладывающихся на свойства отражающей вещи) могут так деформировать, подавить, отменить, затормозить, запретить, заменить, изменить, уничтожить собственные параметры существования вещи, что они перестанут соответствовать и зависеть от ее сущности. Сущность одна, а существование — совсем другое или частично другое. Иногда баранья сущность может принять форму волчьего существования


Рекомендуем почитать
Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения

Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Марсель Дюшан и отказ трудиться

Книга итало-французского философа и политического активиста Маурицио Лаццарато (род. 1955) посвящена творчеству Марселя Дюшана, изобретателя реди-мейда. Но в центре внимания автора находятся не столько чисто художественные поиски знаменитого художника, сколько его отказ быть наёмным работником в капиталистическом обществе, его отстаивание права на лень.


Наши современники – философы Древнего Китая

Гений – вопреки расхожему мнению – НЕ «опережает собой эпоху». Он просто современен любой эпохе, поскольку его эпоха – ВСЕГДА. Эта книга – именно о таких людях, рожденных в Китае задолго до начала н. э. Она – о них, рождавших свои идеи, в том числе, и для нас.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.