Истинное зло - [26]

Она очнулась, услышав звук захлопнувшейся книги.

– Все! – воскликнул мальчик. – С тобой хорошо учить уроки.

– Мне тоже нравится с тобой работать.

Джеми улыбнулся:

– Ничего ты не работала. Я тебя видел. Ты просто сидела у компьютера.

– Нет, работала. Такая у меня профессия.

Улыбка Джеми вдруг погасла, и он отвернулся от экрана.

– Джеми! Посмотри на меня, солнышко. Взгляни в камеру.

Он неохотно повернул голову, и от его взгляда у Алекс сжалось сердце.

– Тетя Алекс…

– Да?

– Я скучаю по маме.

Она заставила себя сдержаться, чтобы не заплакать. Алекс твердо усвоила: если взрослые позволяют себе плакать, детям становится хуже.

– Знаю, милый, – тихо промолвила она. – Я по ней тоже скучаю.

Алекс старалась забыть о той ужасной ночи, когда умерла Грейс и она, схватив мальчика, сбежала с ним из больницы. Они уехали недалеко, в ближайшую пиццерию, и там Алекс осторожно рассказала о смерти Грейс и попыталась утешить Джеми. Ее отец умер полгода назад, и это была страшная потеря не только для нее, но и для Джеми. А теперь смерть матери сразила его наповал. Алекс прижимала его голову к своей груди, молча молясь о Грейс и надеясь, что, обвиняя в убийстве своего мужа, она была безумна.

Алекс протянула ладонь к «глазку» камеры.

– Давай, парень, держись. Ладно? Ради меня. Все будет хорошо.

Джеми тоже потянулся к ней рукой.

– Правда?

– Конечно. Я уже над этим работаю.

– Ладно. – Мальчик оглянулся на дверь. – Наверное, мне пора заканчивать.

Алекс смахнула слезы.

– Завтра в то же время?

Джеми слабо улыбнулся:

– В то же время.

Окно в компьютере исчезло.

Алекс встала из-за стола с мокрыми от слез щеками. Сыпля ругательствами, она принялась нервно расхаживать по комнате, будто пациент в изоляторе психушки, хотя с ее разумом пока все было в порядке. Взглянула на фотографию отца. Он бы понял, почему она торчит в этой отельной норе, вместо того чтобы бодрствовать у постели матери. Джим Морс поступил бы так же, как и она: попытался бы спасти внука. Алекс выполнит обещание, данное Грейс, обязательно выполнит. Если Бюро собирается уволить ее за это, то пусть проваливает к черту. Есть закон, а есть справедливость. И ни у одного из Морсов никогда не возникало проблем с тем, чтобы отличить одно от другого.

Стянув с себя брюки и рубашку, Алекс вышла в одном белье из номера и прыгнула в бассейн. Приличные постояльцы уже спали, а если какому-нибудь типу вроде Билла Феннела захочется смотреть на ее задницу, пока она нарезает по воде круги, то добро пожаловать. Только лучше бы ему убраться раньше, чем она вылезет на берег.

Глава 8

Доктор Элдон Тарвер медленно шел по тропинке в парке, опустив голову, и с профессиональной зоркостью выглядывал в траве птичьи перья. В одной руке он держал брезентовую сумку «Найк», в другой – выдвижную алюминиевую «лапу», с помощью которой обычные люди собирают с земли консервные банки и прочий мусор. Но доктор Тарвер не был обычным человеком. Своей «лапой» он подбирал мертвых птиц, запечатывал их в полиэтиленовый пакет и клал в брезентовую сумку. Он ходил так с самого рассвета и нашел уже четыре экземпляра – трех воробьев и ласточку. Два из них совсем свежие и хорошо подходят для его дневной работы.

За это время доктору Тарверу встретились всего два человека, оба бегуны. Мало кто наведывался в дальний уголок парка, где древесные сучья свисали до земли, а дорожки почти всюду заросли травой. Бегунов он, похоже, напугал – тем, что вообще оказался тут в такое время, но еще больше своим видом. Доктора Тарвера можно было принять за кого угодно, только не за спортсмена.

На нем не было ни шорт, ни куртки с капюшоном, лишь обвислые брюки и вязаный джемпер из дешевого магазинчика на Каунти-Лайн-роуд. Высокий рост дополняли широкая грудь и волосатые руки. Он облысел уже в сорок лет, зато мог похвастаться длинной седой бородой, придававшей ему сходство с менонитским пастором. Глаза у него тоже были как у пастора – не священника, а вдохновенного пророка: ярко-синие, сверкавшие из глубоких глазниц, как две серебряные монеты на дне колодца. Когда Тарвер был разгневан, его глаза могли жечь демоническим огнем, но мало кому доводилось это видеть. Обычно в них стоял чистый лед. Кое-кто из женщин в медицинском центре находили его симпатичным, но большинство считали уродом, особенно из-за багровевшего на щеке крупного пятна, которое все принимали за родинку. На самом деле грязная отметина явилась следствием внутривенной аномалии, мучившей его с детства, но в переходный возраст вдруг вырвалась наружу, будто знак какой-то вины. В общем, облик доктора производил сильное впечатление, и даже самые мускулистые бегуны отступали на пять шагов в сторону, чтобы пропустить бородача-гиганта с его алюминиевой «лапой» и брезентовым мешком.

Когда первые лучи стали пробиваться сквозь дубовые ветки, на дорожке появился еще один бегун – девушка: стройная фигура в обтягивающем трико и с золотистыми кудрями, прикрывавшими белые наушники. Провода тянулись к «ай-поду», закрепленному ремешками на предплечье. Доктор Тарвер хотел проследить за ее приближением, но заметил у обочины еще одну птицу, бившуюся в предсмертных судорогах. Похоже, она упала несколько секунд назад.