Истина симфонична - [33]
Его присутствие, никем не узнанное и не использованное, как таковое есть предоставленное Богом время спасения, но лишь «на малое время». Это время, которое еще длится, но уже как бы в модусе начинающегося ухода, «"еще на малое время свет есть с вами; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма…" Сказав это, Иисус отошел и скрылся от них» (Ин 12, 35 сл.). «Доколе Я в мире, Я свет миру» (9, 5). У Иоанна (16, 16 слл.) слова «малое время»[17]становятся как бы ключом для всего земного существования Иисуса и его страстей. В этом ключевом слове проступают две противоположности: экономия ниспосланной свыше милости, которая позволяет невидимому на малое время выступить в облике видимого, — и «противодействующая» экономия греха, не желающего видеть явленного и отталкивающего явленное в область невидимого и отсутствующего.
В случаях, когда Иисус сам устанавливает время своего отсутствия, две эти позиции смешиваются до полной неразличимости, так как обе согласно мотивируют его отсутствие, наполненное сотериологическим смыслом. Эти назначенные самим Иисусом моменты отсутствия обозначаются особенно четко, когда он выбирает нескольких своих учеников для свидетельствования той или иной манифестации его присутствия. Так, он позволил войти в дом Иаира лишь Петру, Иоанну и Иакову, чтобы они — всеми своими чувствами — могли свидетельствовать воскрешение дочери Иаира. И лишь они одни были возведены им на гору Преображения, где созерцали надмирный образ Христа, и они же были допущены в непосредственную близость к Иисусу на Елеонской горе, когда он мучительно противоборствовал воле своего Отца. Также и в Церкви есть отдельные избранные, осененные благодатью люди, которым дано ощущать присутствие Христа, тогда как остальные (по явному высшему установлению, в подавляющем большинстве) остаются на отдалении и чувственно ощущают его отсутствие. На Елеонской горе места учеников четко распределены по степени отдаленности. Предатель находится бесконечно далеко. Восьми ученикам дано указание: «посидите здесь, пока Я помолюсь» (Мк 14, 32). Трое упомянутых увлечены дальше и лишь затем остановлены: «побудьте здесь и бодрствуйте» (14, 34). Сам же он отошел еще «немного» (14, 33), «на вержение камня» (Лк 22, 41), установив тем самым некую «иерархию отсутствия». В Церкви этот аспект по-прежнему имеет место: никто от себя не может предъявить притязаний на определенную близость к Господу, довольно того, что, находясь на расстоянии, указанном Господом, каждый может бодрствовать и молиться, а не спать, погрузившись в греховное отсутствие.
Еще глубже в сотериологическую сущность отсутствия вводят нас таинственные события с участием приближенных к Иисусу женщин. Вся жизнь его матери Марии прошла под знаком меча — прободающего (Лк 2, 35), но также, по сути своей, разделяющего. Это разделение начинается уже в Канне («Что мне до тебя[18], Жено?», Ин 2, 4) и углубляется, когда он не допустил к себе родных: «кто матерь Моя и братья Мои?» (Мк 3, 33). Оно становится окончательным на Кресте, когда он совсем отдаляется от матери и предлагает ей вместо себя другого сына: «Жено! се, сын Твой» (Ин 19, 26) и погружает ее в такую же богооставленность, в какой находится и сам волею Отца. Ибо близость как участие в судьбе и миссии Иисуса измеряется близостью-участием в его основном сотериологическом опыте. Внутренняя бытийная близость здесь измеряется опытом отсутствия.
Все то, что применительно к матери Иисуса изложено лишь пунктирно, широко развернуто в рассказе о вифанских женщинах и их оставленности после смерти брата. И снова вся сцена создает впечатление строгого расчета: наверху, в Вифании, — сестры, внизу, у Иордана, — Иисус. Срочное известие приходит вместе с просьбой о срочном приходе, которую получивший известие намеренно отклоняет: «Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился. После этого сказал ученикам: пойдем опять в Иудею… не двенадцать ли часов во дне?., радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали» (Ин 11, 5—15). Когда он пришел, Лазарь был уже мертв, но самым плохим было не это, а то, что Иисус оставил его сестер без вести о себе, в непроглядной ночи богоотсутствия. «Если бы Ты был здесь», — сказала ему прибежавшая навстречу Марфа (11, 21). «Господи! если бы Ты был здесь», — упав к его ногам, сказала Мария (11, 32). Несколько раз говорится о смущении и слезах Иисуса (11, 33.35.38). Едва ли эта скорбь была вызвана смертью Лазаря, ведь при других воскрешениях ничего подобного не происходило, скорее, Иисус скорбит из-за того, что в этот момент ему пришлось евхаристически наделить своей будущей крестной богооставленностью как раз тех, кого он особенно любил. Нечего и говорить, что здесь имеется в виду совершенно личная, дарованная милостью (если угодно — «мистическая») судьба, а не смутное и размытое, свойственное известной эпохе переживание того, что «Бог умер». Такое переживание — нечто гораздо более сложное и туманное, чем четко очерченное, очевидное чувство любящих, которые после испытанной близости Иисуса должны сполна пережить ее негативное отражение — отсутствие.
