Истина — пещера в Черных горах - [2]

— Мне все равно, — ответил я.

— Вы сможете взять ровно столько, сколько вам под силу унести, — сказал он. — Я к нему не притронусь. Но вас отведу, так и быть.

— Я хорошо заплачу вам за работу, — сказал я и вынул из-за пазухи кошель. — Это за то, чтобы отвести меня туда. А другой, вдвое больше, — когда вернемся.

Он высыпал монеты из кошелька на свою огромную ладонь и кивнул.

— Серебро, — сказал он. — Хорошо. — И потом: — Пойду попрощаюсь с женой и сыном.

— Вы ничего не возьмете с собой?

— В молодости я угонял скот, а наш брат путешествует налегке, — ответил он. — Только веревку возьму, в горах пригодится. — Он похлопал по кинжалу, который висел у него на поясе, и пошел к своему беленому дому. Я так и не увидел его жены ни тогда, ни позже. Я не знаю, какого цвета у нее волосы.

Дожидаясь его, я побросал в ручей еще с полсотни камешков, а потом он вернулся с мотком веревки на плече, и мы двинулись прочь от дома, слишком большого для скотокрада, взяв направление на запад.

Побережье отделяет от всего остального мира гряда пологих холмов, которые издалека кажутся мягкими, дымчатыми и сиреневыми, как облака. Они так и манят к себе. Высотой они почти что с горы — подниматься по ним легко, но чтобы добраться до вершины такого холма, порой не хватает целого дня. Мы шли вверх, и к концу первого дня нас стал пробирать холод.

Я увидел на вершинах впереди снег, хотя был разгар лета.

За весь первый день мы не сказали друг другу ни слова. Говорить было нечего. Мы знали, куда идем.

Мы развели костер из колючего хвороста и высохшего овечьего помета: мы вскипятили воду и сварили кашу, кинув в котелок, который я нес с собой, по горсти овса и по щепотке соли. Его горсть была огромной, а моя маленькой, сколько влезло в руку, так что он улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, ты не съешь половину этой каши.

Я сказал, что нет, и правда не съел, потому что аппетит у меня меньше, чем у людей обычного роста. Но это хорошо, считаю я, потому что я могу прокормиться орехами и ягодами в такой глуши, где человек побольше умер бы с голоду.

Через высокие холмы вела еле заметная тропа. Мы шли по ней и не встретили почти никого, только жестянщика и его осла, доверху нагруженного старыми горшками, да девочку, ведущую осла за повод, — она улыбнулась мне, подумав, что я ребенок, а потом нахмурилась, увидев свою ошибку, и кинула бы в меня камнем, если бы жестянщик не хлестнул ее по руке прутом, которым подбадривал свою животину. Чуть позже мы нагнали старуху с мужчиной — она назвала его своим внуком и сказала, что они возвращаются к себе за холмы. Мы перекусили с ней, и она сообщила, что была на родах своего первого правнука и что роды прошли благополучно. Она предложила нам предсказать судьбу по линиям на наших руках, если нам есть чем позолотить ее руку. Я дал старой ведьме щербатую монетку из тех, что в ходу у южных жителей. Она посмотрела на мою ладонь и сказала:

— Я вижу смерть в твоем прошлом и смерть в твоем будущем.

— В будущем смерть ждет любого из нас, — сказал я.

Мы сидели на высокогорье, где летние ветра дышат зимней стужей, где они воют, хлещут и секут воздух, точно кинжалы. Старуха помолчала, потом сказала:

— На дереве была женщина. На дереве будет мужчина.

— Скажется ли это на мне? — спросил я.

— Когда-нибудь. Может быть, — ответила она. И добавила: — Берегись золота. Твой друг — серебро.

На этом со мной было покончено. Калуму же Макиннесу она сказала:

— Когда-то ты обжег руку. — Он подтвердил это, и она попросила: — Дай мне вторую, левую. — Он послушался, и она внимательно вгляделась в нее. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты поднимешься выше, чем большинство других. И там, куда ты идешь, тебя не ждет могила.

— Ты говоришь мне, что я не умру? — спросил он.

— Я гадаю по левой руке. Мне известно то, что я тебе сказала, не больше.

Но она знала больше. Я понял это по ее лицу.

Эта встреча — единственное, что заслуживает упоминания из случившегося с нами за весь второй день.

Той ночью мы спали под открытым небом. Ночь была ясная и студеная, и все небо усыпали звезды, такие яркие и крупные, что казалось — протяни руку и собирай их. Точно ягоды. Мы лежали под ними бок о бок, и Калум Макиннес промолвил:

— Она сказала, тебя ждет смерть. Но меня смерть не ждет. Значит, у меня судьба счастливее.

— Может быть.

— Ах, — сказал он, — все это чепуха. Старушечья болтовня. Это неправда.

Я очнулся в рассветной дымке и увидел оленя, который с любопытством глазел на нас.

На третий день мы перевалили через хребет и зашагали под гору. Мой спутник сказал:

— Когда я был мальчишкой, кинжал моего отца упал в кухонный очаг. Я вытащил его. Но металлическая рукоятка была раскаленной, как пламя. Я этого не ожидал, но не выпустил нож, а отнес к воде и уронил туда. Помню, какой поднялся пар. Мне обожгло ладонь, и рука скрючилась, точно хотела сжимать клинок до конца времен.

— У тебя рука, а я мужичок с ноготок, — сказал я. — Славные мы с тобой герои — нам ли искать удачи на Туманном острове?

У него вырвался смешок, похожий на лай, короткий и невеселый.

— Славные герои, — только и сказал он.

Тут начался дождь — он лил и лил. Вечером мы увидели фермерскую лачугу. Из трубы точилась струйка дыма, и мы кликнули хозяина, но не получили ответа.