Истина ложных меридианов - [7]

Но нас никто не слышал. Да вряд ли и могли услышать, так как наш самолетный радиопередатчик работал от динамо, которое приводилось в движение от ветрянки во время полета. На земле же оно бездействовало, и мы пользовались маломощной аварийной радиостанцией.

ЗЕМЛЯ БЕЗ ПОЛЮСОВ Всюду юг

Глубокая бездна синего, успокаивающего неба и нестерпимый, всюду проникающий поток солнечных лучей так не вяжутся с застывшим, мертвым оледенением океана. Льды, солнце и небо создавали такую необычайную картину, которая никак не укладывалась в сознании человека, привыкшего к полутоновой игре красок природы средних широт.

Что снег белый, а лед голубоватый или зеленоватый, я знал еще с тех далеких лет, когда мой мальчишеский затылок не раз отпечатывался на тонком ледку только что замерзшего пруда, реки, когда так не терпелось скорее надеть коньки и украдкой от старших вырваться на лед!

А здесь? Что же это такое?! Я сбросил с головы тяжелый мех капюшона и, опираясь на кирку, вгляделся в бесконечные фантастически дикие нагромождения льдов.

Какая дерзость! Я сбросил даже светофильтры, рискуя глазами: хотел воочию убедиться, что такие сочетания красок существуют.

Передо мною гряда торосов; они зеленые, как цейлонские изумруды, а в изломах на солнечной стороне - бледно-голубые. В тени грани их - густо-фиолетовые. По искрящейся парче ледяного поля - мазки сумасшедшего художника - сиреневые тона перевиты золотом, а вдали алые торосы пылают на нежном палевом фоне, и над всем этим - купол неба, такого синего, спокойного, что бунт красок сразу смягчается.

- Валентин, надень светофильтры! Заболеешь снежной слепотой, что тогда будем делать?! - кричит Мазурук.

Молча опускаю «а глаза надоевшие до осатанения очки, поворачиваю голову к товарищам От них валит пар. И тут я не выдерживаю:

- Пар-то от вас цветной!

- А ты думаешь, от тебя белый?

Мы смеемся и садимся, вернее, ложимся на голубые глыбы только что разбитого снежного наддува.

- В этой сторонушке все не по-человечески, - философски замечает второй пилот Козлов.- Куролесит солнце, словно взбесившееся. Работаем сегодня уже 12 часов. Начали работу, кончили работу - оно все на одной высоте. И как бы оно ни катилось по горизонту, там будет или там, - он показал в противоположную сторону, - оно всегда будет на юге!

- А почему тебя это трогает? - спросил Мазурук.

- Потому, что это сбило все мои понятия о направлении. Я теперь не знаю, откуда мы прилетели и куда нам лететь!

Второй пилот, скрывая раздражение, закурил. Все молчали. От наших голов поднимался радужный пар. Холод, как вода, просачивался сквозь меха одежд. Тягостная пауза затянулась.

Я понимал, что этот скрытый упрек относится ко мне. Я штурман самолета. Я привел сюда самолет. Мы сели за географическим полюсом, почти рядом с ним. А потому не меняется высота солнца и потому всюду одно направление - юг. Но это впечатление обманчиво. Мне,определявшему наши координаты по солнцу астрономически, не кажется, что всюду юг. Так может быть лишь в точке полюса. Это не видно на глаз, но астрономические приборы замечают малейшее изменение высоты солнца. Но то, что мы не на самой точке полюса, а в 29 километрах от него… южнее, это только усложняет все мои навигационные расчеты, потому что мы сидим в самом сгустке меридианов, в настоящем лабиринте долгот. Стоит каждому из нас сделать несколько шагов, и долгота изменится на несколько градусов, и если один градус долготы в Москве равен примерно 67 километрам, то здесь он равен всего 0,46 километра.

Все это сбило с толку экипаж самолета СССР-Н-169. В свободное время только и шли споры, в какую сторону лететь, чтобы найти лагерь Папанина, который находился за полюсом уже в 160 километрах?

Положение осложнялось тем, что мы не имели радиокомпаса - прибора для выхода на работающую радиостанцию. Поэтому перед полетом в лагерь Папанина нам была поставлена задача - дойдя до полюса, сесть, уточнить астрономически свои координаты и потом, имея координаты лагеря, перелетать к ним. Все казалось просто. Но тогда мы многого не могли учесть.

Ведь это были первые в мире посадки самолетов у полюса. Поэтому, когда мы сели, то оказалось, что льдина для взлета 4-моторного гиганта мала. Уже пять дней мы пробивали гряду торосов, чтобы соединить наше ледяное поле узким коридором с соседней льдиной. И все эти дни помимо чрезвычайно тяжелого и изнуряющего физического труда, мне как штурману и командиру самолета, летчику Мазуруку, пришлось мучительно думать о методах самолетовождения в высоких широтах, о том, как увереннее и проще привести самолет в лагерь Папанина, как выбраться из этого запутанного узла меридианов и одновременно бороться с ложным мнением всего экипажа, которому из-за постоянства высоты солнца на горизонте казалось, что лагерь Папанина и даже остров Рудольфа находятся в противоположной стороне.

Особенно остро экипаж стал переживать безвыходность положения, когда, на третьи сутки после посадки О. Ю. Шмидт, узнав, что наш аэродром очень Мал, выслал к нам самолет М. В. Водопьянова с флагманским штурманом экспедиции И. Т. Спириным. Они должны были забрать часть нашего груза для облегчения взлета. Их машина пробыла в воздухе более часа, но нас они не нашли и передали по радио, что у нас сплошная облачность и туман.