Истина или пропаганда - [65]

Священник Сэмюэл Паррис распространил заявление, в котором выразил свое раскаяние и просьбу о прощении. Но даже это не удовлетворило членов общины. Он был смещен со своего поста.

Главным судьей процесса над ведьмами был Уильям Стаугхтон, убежденный сторонник гонений. Но именно он, став главой исполнительной власти, учредил для членов общины день поста — в знак раскаяния за правонарушения, связанные с гонениями на ведьм.

Энн Путман, одна из тех девочек, зачинщиц обвинений, сделала публичное заявление. Она сказала, что обвиняла людей, которые, как она теперь понимает, были невиновны. «Я хочу лежать в пыли, и чтобы меня срамили за то, что я вместе с прочими явилась причиной столь страшного бедствия для них и их семей».

Сейлем был охвачен покаянием в такой же мере, в какой до этого им владел психоз борьбы против колдовства. Были отменены отлучения от церкви, восстановлены права собственности и добрые имена, а Ребекке Нерс, одной из тех, кто был повешен, воздвигли памятник. Каждая группа в общине внесла свой вклад в покаяние, даже те, кто были просто свидетелями этих казней.

Раскаяние Сейлема было глубоким и подлинным. Он сделал признание свое публичным, потому что грех его был публичным. И горожане сделали все возможное, чтобы исправить содеянное. Истинное раскаяние никогда не останавливается на полпути.

Я спрашиваю, есть ли во всей человеческой истории свидетельство подобного и подлинного раскаяния, если не считать того, что вся Ниневия раскаялась, когда там проповедовал Иона?

Да, Америка вправе гордиться Сейлемом после этого!

Признание — это прекрасное и благородное дело. Но его нелегко сделать. Грех всегда предпочитает оставаться сокрытым. Он препятствует попыткам его разоблачения. Чтобы встать и сказать «я был не прав», требуется настоящее мужество. Но сколь многое изменилось бы к лучшему, сколько ран было бы залечено, сколько имен реабилитировано, сколь многие обрели бы счастье, если бы в частной и общественной жизни мы проявляли больше подобного величия души!

Тайного сознания вины недостаточно. Тайной скорби недостаточно. Апостол Иоанн сказал: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды» (1 Ин. 1:9).

Прощению должна предшествовать исповедь, ибо она следует перед очищением. Другого пути нет. Если мы грешны только перед Господом, то мы можем признаться в этом одному Господу. Но если наш грех ранил другого человека, нам необходимо признать свою вину перед ним. А если наш грех был публичным, то и наше признание обязано быть публичным. Наша исповедь должна быть соразмерна нашей вине.

Раскаяние, не заставляющее человека сказать «я был неправ» или: «Господи, будь милосерд ко мне, грешному», — это ложное раскаяние. Дело в том, что раскаяние, даже если оно прикрывается этим именем, слишком часто бывает поверхностным и лицемерным. Грех, зажатый в угол, бормочет: «Понимаю, я поступил нелепо» — и старается побыстрее ускользнуть.

Точно так же и признание, даже если оно сделано, слишком часто оказывается насквозь искусственным. Оно поддельно, неподлинно. Оно так перегружено оговорками и оправданиями, что лишается всякого смысла.

Мы испытываем омерзение, когда видим, как люди, претендующие на совершенство, бесконечно занимаются самооправданием. Мы оцениваем это как предел лицемерия. Но разве многие из нас не поступают так же?

Грех находит много способов избежать разоблачения, полной ответственности и полного признания вины. Мы уклоняемся от того, чтобы упасть на колени и сказать: «Господи, я виновен. Только я, и никто другой».

Мы обвиняем в грехах свое детство, отцовский счет в банке или его отсутствие; общество, в котором мы выросли;

воспитателя в детском саду, чьи-то слова или поступки, которые мы даже не можем вспомнить. Выдумываем что угодно — только бы не брать вину на себя.

Или подхватываем модную идею, суть которой в том, что единственное, в чем мы нуждаемся, — это простить самих себя. Когда мы наконец поймем, что справиться с грехом нам самим не под силу? Мы не можем сами себе обеспечить прощение. Исцеление должно прийти извне. Только Господь вооружен всем необходимым, чтобы помочь нам справиться со всеми грехами. Но даже Он не поможет, если мы не пожелаем признавать свой грех.

Исповедь — это сражение с гордостью. Гордость не желает сдаваться, она говорит: «Если я признаюсь в своем грехе, что будет с моей репутацией?» Исповедь подразумевает признание другому человеку или другим людям, что вы несовершенны, что с вами что-то не в порядке. И гордость противится этому.

Понимаете, грех — это сугубо индивидуальное. Такая вещь, как грех, не существует отдельно от человека. Звезда, гора или здание муниципалитета не могут грешить. Грешат только люди. Никакая лаборатория в мире не может выделить сущность греха и поместить его в пробирку. Поэтому, когда человек признает свой грех — и называет его грехом, — он признает не вирус в окружающей среде или экстракт в пробирке, на которые можно показать и осудить их. Человек признает нечто в себе самом. А это ох как трудно сделать.