Исследования о самовольной смерти - [40]

Заключение!

Жизнь! зачем ты собой

Обольщаешь меня?

Еслиб силу Бог дал.

Я разбил-бы тебя.

Кольцов.

Das Leben ist eine Krankheit;

Der Schlaf — ein Palliatif;

Der Tod — die Radikalkur.

Weber[102]).

Сильна любовь, как смерть!

(Соломон песнь песней. VIII. 6).

В нашем уложении придается весьма важное значение мотивам к самоубийству. Так как по ст. 1474 не подвергаются наказанию за самоубийство 1) лица, лишившие себя жизни по великодушному патриотизму для сохранения государственной тайны, 2) женщина лишившая себя жизни ради сохранения целомудрия и своей честь. Из редакции этой статьи видно, что законодатель некоторые случаи самоубийства возводит в доблесть. Впрочем эти случаи уже не подходят под понятие простого самоубийства, а скорее могут быть названы самопожертвованием ради высших принципов. Само собою разумеется, что те лица, которых добровольная смерть одобряется законом, память о которых государство увековечивает возведением монументов, не могут считаться ненормальными, сумасшедшими; иначе нам пришлось бы отказаться от многих героев, увековечивших свои имена в памяти народной посредством великодушного лишения себя жизни. Не может быть никакого сомнения, что рядом с бессмысленным, или по крайней мере не вменяемым самоубийством, очень часто случаются самоубийства вполне сознательные и произвольные, поэтому и меры направленные к предупреждению самоубийства должны быть различны, смотря потому борются-ли с сознательным самоубийством или с бессознательным. Но нужны-ли вообще эти предупредительные меры, когда самое самоубийство мы не признаем за преступление и требуем его не наказуемости. Не колеблясь ответим «да нужны». Нужны потому что, даже не будучи преступлением, самоубийство при тех громадных размерах, которых оно достигло в современном обществе, есть зло и зло ужасное. Если бы в Европе самоубийства считались десятками и сотнями, если бы среди самоубийц попадались бы только одинокие, свободные, ни чем не связанные и уже долго пожившие люди, тогда это явление мы еще затруднились бы назвать «злом», но когда среди самоубийц встречаются и дети и юноши еще почти не жившие и не способные понять смысла жизни; когда между самоубийцами мы находим отцов семейств, оставляющих многочисленную семью на произвол судьбы без куска хлеба; когда дряхлые старики отец и мать оплакивают возлюбленного сына надежду, гордость и опору их старости; когда остается молодая, полная жизни и страсть супруга, безутешно рыдающая над трупом любимого мужа, окончившего самоубийством свою жизнь; когда самоубийства, вызывающие слезы, горе, отчаяние, считаются десятками тысяч, когда в одной Германии цифра эта достигает 9000 в год, а во Франции 7000, и у нас в России уже колеблется между 2500 и тремя тысячами в год, когда самоубийство повсюду в цивилизованных странах, в особенности в городах, приобретает уже характер повальной эпидемии, тогда, не колеблясь, можно и должно признать его величайшим злом. Нужно бороться с ним, надо уменьшить наклонность к самоубийству, существующую в современном обществе. Но как это сделать? Конечно только не наказывая бездушные тела самоубийц поруганием и не лишая их христианского погребения, каковые наказания трудно совместить с учением христианской церкви о возможности искупления греха посмертными молитвами об упокоении души умершего. Надо внушать молодым поколениям привязанность, любовь к жизни, нужно заставить их верить, что назначение человека заключается в служении человечеству; надо убеждать их, что вся история человечества при всей иногда её непонятности стремится к определенным, разумным целям. Один из популярнейших современных итальянских философов Монтегаца[103]) провозгласил в своей «Физиологии любви», «что ни один человек в мире не был безусловным негодяем». Другой русский писатель[104]) в 60 годах утверждал, что «в мире нет совершенно безнадежного положения для человека, так же как нет совершенно лишних людей. По словам Кирпичникова[105]) Достоевский в самом черством эгоисте признавал возможность благородных моментов, в самом ужасном злодее учил видеть несчастную человеческую душу, которой не чужды ни высшая справедливость, ни великодушие… Пусть эти человеколюбивые взгляды распространяют в обществе, пусть они сделаются господствующим убеждением и несомненно самоубийства уменьшатся гораздо быстрее под влиянием светлых воззрений на жизнь, чем под влиянием устарелых наказаний нашего уголовного права. Воспитание и религия имеют несомненно большое значение на развитие и уменьшение наклонности к самоубийству. Но было бы большою ошибкою считать безверие-атеизм главною причиною увеличения числа самоубийств. А. В. Лихачев в заключении своего труда: «самоубийство в западной Европе и Европейской России»[106]) так же приходит к тому выводу, что «уменьшить наклонность к самоубийству нельзя одним привитием религиозного чувства, ибо это чувство слишком свято и высоко и не имеет под собою той почвы, на которой живут и умирают люди». Побуждения же самоубийства, по мнению Лихачева, порождаются главным образом экономическими условиями общественной жизни, а потому он и выражает надежду, что политическая экономия и законодательство, обусловливающие благосостояние общества, со временем при правильном своем развитии уничтожат в обществе позорящее его желание смерти.