Исследование о торговле на украинских ярмарках И. Аксакова - [2]

Разница в цифрах значительна. Цифры г. Аксакова превышают официальные цифры средним числом вчетверо; а по Вознесенской, например, ярмарке – в 23 раза! Весь итог конной продажи в официальных данных – 813 020 руб. сер., а по изысканиям г. Аксакова – 3 225 000 руб. сер.[2]

В этом же роде и другие численные различия. Например, торговля рыбою показывалась прежде на украинских ярмарках простирающеюся до 205 000 руб. сер., а г. Аксаков утверждает, что она доходит до мильона и что на одной Успенской ярмарке рыбы продается на 100 000 руб. сер. А эта ярмарка, по официальным отчетам, почиталась самою бедною по отношению к рыбной торговле: на ней показано было рыбы в 1854 году всего на 4700 руб. сер. Меду продается, по известиям г. Аксакова, на 271 500 руб., вместо официальных 35 436 рублей; на одной Успенской ярмарке на 100 тысяч, тогда как в ведомостях значится 2350 руб. Воску – на 550 тысяч вместо официальных 150 000. Бичевочного товара – на 316 тысяч вместо официальных 77 195 руб. и т. д.

Не во столько раз уменьшена, но все-таки замечательна по значительности разницы и цифра цены мануфактурных товаров, показанная в ведомостях. Она простирается здесь до 16 481 260 руб. сер.; а г. Аксаков полагает, что она должна быть по крайней мере не менее 22 000 000.

Однако мы всё только приводим разительные примеры; а для читателя, не знакомого с делом, остается по-прежнему загадочным: отчего же происходит такая страшная разница? Каким волшебством произвел г. Аксаков, что в одном месте вдруг явилось в 23 раза больше, чем прежде, лошадей, в другом – рыбы в 21 раз больше, в третьем – меду прибавилось в 43 раза и т. п.? Ведь это просто читаешь и глазам не веришь… Где же объяснение загадки?

Объяснение ее очень просто: г. Аксаков собирал сведения с большим усердием и добросовестностью, чем прежние составители ярмарочных отчетов. Механизм собирания статистических сведений о ярмарках представляет весьма мало гарантий против всякого рода неверностей, пропусков, недосмотров и т. п. Все основывается на словесных показаниях торговцев, а известно, как ведется вообще наша торговля. За вчерашний день едва может купец сказать вдруг, сколько он продал товару, не то что за целую ярмарку. А тут в конце ярмарки, во время последних счетов и сборов, является квартальный надзиратель с вопросами, чего на сколько продано… Разумеется, купец второпях соврет что-нибудь, да и дело с концом. Во-первых – ему некогда; во-вторых – точной цифры он и сам не знает; в-третьих – никогда не мешает показать менее, чем следует; в четвертых – какая надобность беспокоить свою память и соображение отыскиванием настоящей цифры? Коли сразу попадет, так ладно; а не попадет, так кому какой от того убыток, что в ведомости будет наврано? Ничего, – что хочешь пиши, коммерции до этого горя мало. Таким манером и выходит в итоге шестьдесят мильонов вместо ста двадцати.

Чтобы показать, до какой степени доходит небрежность в составлении ведомостей о торговле на ярмарках, мы приведем отзыв об этом самого г. Аксакова (стр. 48):

Нельзя не пожалеть о том, что ведомости, доставляемые полициями или ярмарочными комитетами об оборотах каждой ярмарки в министерство внутренних дел, составляются так небрежно и исполнены таких грубых ошибок. В каждом ярмарочном пункте пишут их на свой лад и образец, и оттого почти невозможно им сделать общего свода: в иной ведомости показываются отдельно сукна, шелковые и шерстяные материи, в другой все эти три товара соединены в одну категорию, в третьей вовсе не упомянут иной крупный товар, а означены мелкие товары, привоз которых не достигает цифры и одной тысячи рублей серебром. В иной год, по забывчивости или, лучше сказать, по весьма естественному равнодушию квартального надзирателя, вовсе пропущены некоторые товары, тогда как они были на ярмарке, да и в ведомостях прежних лет показывались. Или же в нынешнем году вдруг придет ему в голову поправить ошибки прежних лет и включить товары, действительно привозимые, но в прежних ведомостях пропущенные. Квартальный надзиратель забыл или вспомнил, а статистики ломают себе голову и выводят заключения, что «возникло требование на товар, которого прежде не привозилось», или в «торговле замечается упадок», и т. п. ошибочные выводы.

Без всякого сомнения, и данные, находящиеся в книге г. Аксакова, не вполне еще верны. Его встретило в его изысканиях то же препятствие, которое было главною помехою и при собирании официальных сведений, – именно, неприязненное расположение к подобным сведениям, образовавшееся в самом торговом сословии. Конечно, г. Аксаков употребил, с своей стороны, столько стараний и рвения, он приступил к делу с таким знанием и такой любовию, какими не отличался, разумеется, ни один из официальных составителей ярмарочных ведомостей. Но и его встретили такие затруднения, которые заставили его сознаться, что у нас в настоящее время «люди, чуждые по образу жизни торговому быту, едва ли могут обнять все условия, все частности торговли с безошибочной верностью». Исчисляя эти затруднения, г. Аксаков говорит: «Отсутствие гласности, необходимость лжи, опасность правды, духовная разобщенность народа с сословием так называемым образованным, – весь этот печальный порядок вещей, естественно породивший в торговом классе скрытность, невежество, подозрительность, недоверчивость к лицам дворянского или чиновнического сословия, – полагал нам неимоверные преграды, заставил нас испытать много тягостных ощущений» (стр. 49). Впрочем, г. Аксаков нашел нескольких просвещенных и добросовестных торговцев, которые и сами собирали и сообщали автору статистические сведения для его труда и к тому же побуждали прочих своих собратий; г. Аксаков исчисляет их имена: это всё большею частию значительнейшие фабриканты и торговцы украинских ярмарок.