Испытательный пробег - [21]

— О! Было дело, а ныне?

— Я и говорю, все должно быть завязано.

Тут же рядом сообщалось с потираньем рук доверительно и непонятно:

— Ну, взяли мы по скольку там пришлось.

— И как?

— Скверно, разумеется. Скверно. Синее пламя в ночи.

Еще где-то рассуждали об эргономике, законах наилучших сочетаний в системе человек — машина — среда, и выходило там, что кабину надо делать не просто удобной, но комфортабельной. Работа водителя автопоезда на дальних трассах одна из самых тяжелых, второе место после сборщика на конвейере держит по данным ЮНЕСКО, ну а мы?

— Мы привыкли, понимаешь, что наш чудо-богатырь — штыком. Хрена! И воевать и работать легче, когда все удобно, продумано и тебя уважают. Тогда потерь нет, и производительность тогда.

— Я считаю, — настаивал дядечка в рубашке с расстегнутым воротом и рукой, рукой отмахивал: — Каждой дороге — свой автомобиль! Многоместные автобусы, мощные трайлеры — для междугородных магистралей. Там их место. А на городские улицы давай нам небольшие, бездымные, маневренные машины. Я видеть не могу, меня всего аж трясет, когда у нас КамАЗы по Бульварному кольцу чешут. Они как киты в ручье.

Рядом, ни на кого не обращая внимания, ко всем спиной, у окна две дамы рассматривали на свет, натягивали на кулак тонкие чулки, вынутые из прозрачного экзотического конверта.

— Я когда в Болгарии жила, — говорила одна мягко, облокачиваясь о подоконник, — сразу как три пары заделаю, потом носишь, поедут не поедут, не думаешь..

— Эти не поедут, — отвечала подруга и спрашивала явно риторически: — Как думаешь, Соня, на ноге хорошо смотреться будут? — И вся была в нетерпении, как скаковая лошадка перед стартом, и ноги ее двигались под серой мягкой юбкой. Ей не до автомобилей было. Какие там грузовики! Какие долгосрочные проблемы!

Какой-то веселый дядечка, явно командированный, кивнул в их сторону и весело прошептал, наклонившись ко мне:

— Сто раз говорено, баб у технические вузы принимать низя!

Я увидел Горкина, подошел, он сразу догадался, что я от Станислава Антоновича, оставил своих собеседников, уже плотно обступивших его, взял меня под руку, задвинул в угол.

— А собственно, что вас интересует? — спросил для начала, пристально рассматривая мой галстук и явно не одобряя его, и так, и эдак щурился, будто хотел сказать: «Однако носят люди… Стыд!»

Я объяснил, что пришло письмо. Сначала — одно, потом — другое. Он слушал, насупясь, покачивая тяжелым подбородком, ему с первых слов сразу все было понятным, я зря тратил время. Но он меня не перебивал, не торопил, стоял, тяжело переступая с ноги на ногу.

— Конечно, Виталий Афанасьевич был человеком глубокоодаренным (Виталий Афанасьевич — это Яковлев, я первый раз услышал его отчество). Он был настоящим инженером. Знаете, от бога, — вздохнул Горкин. — Нам его не хватает. А то, что ему нафталин да марганцовку приписывают, так это с чужих слов. Пустой звон по бочке. Плюньте. Слышали, говорил, а может, он шутя это все говорил, в порядке бреда или еще как? Откуда мы знаем? Игнорируйте. Его форкамерный двигатель в свое время интересовал. Такая конструкция. Он ядовитые окислы азота собирался на нет свести, а СО дожигать, сделать воздух городов чистым. Ну да, он вроде даже модель построил, коллегам показывал, оптимально у него все выходило, я справки наведу, так что вы в курсе окажетесь, однако время дайте. Это мы все выясним.

Говорил он неторопливо, но, поскольку был знаменит, его отрывали: то по плечу похлопывали дружески, то издали ему кивали, и он отвечал, то руку пожимали, проходя мимо, потом вдруг подлетел к нам мужичонка неопределенных лет, верткий, с рыжими ресницами, сунул Алексею Митрофановичу в бок:

— Ну что, отец, шебутишь?

— Шебучу.

— Ну и давай шебути. Простите, где я вас, мил человек, мог видеть? — неожиданно обратился он ко мне. — Вы, случаем, не из отдела надежности?

Когда человек показывает такую осведомленность, это скорей всего несерьезно. И я, не моргнув, отвечал: «Вы ошиблись». Это его обескуражило, но ненадолго.

— Фамилия Кузяев вам знакома?

— Нет, — беззаботно отвечал я, ибо рыжий человек не показался мне. И он ушел, поняв, что контакта не возникает: у нас с доцентом Горкиным деловой разговор, а потому мешать нам не стоит.

— Булыков Яковлева знал. Вы из этого исходите. Линию стройте. Мог украсть? — не знаю. Они вместе учились, кто там у кого мог идею свистнуть, сказать невозможно, но Яковлев — трудяга, а этот — на инженерном нашем поприще пуп рвать не станет. Трое их было в институте дружков — Виталька, Олег Булыков и девушка одна какая-то, подружка их, как звали — забыл. Поинтересуйтесь, раз у вас такой интерес. Яковлев про нее рассказывал, он вообще студенчество свое, альму матер, часто вспоминал, это ведь для одних, которые порхают, — обязаловка, для других — пора золотая, невозвратная, незабываемая. Он часто разговор на прошлое переводил. Может, тогда уж идея у него возникла, потом он ее только развивал, как-то там дорабатывал и, значит, двигал, как мог. Тоже не знаю. Я вам, все обстоятельства выяснив, смогу быть полезен, а сейчас я пас, польза от меня минимальная. Надо его сокурсников, сослуживцев искать, расспрашивать. — Перерыв кончился. — Вы на обсуждение не останетесь? — спросил он. — Тогда до встречи. Зовут.