Испытание временем - [48]
— Ничего, — говорит Мозес, — пусть поголодает. Правильно.
— Нет, Мозес! Или вы ей поможете или я это сделаю сам!
— Видели мы, как ты помогаешь, — жестко смеется студент, — перед девкой слюни распустил: «Я люблю вас… Буду трудиться…» Слюнтяй! Люся выставила его за дверь, — смеясь и кашляя, продолжает Мозес, — он не сумел ничего сделать с ней… Ха-ха-ха!
Турок хмурится, челюсти его сведены, губы сжаты.
Зараженный его решимостью, Шимшон встает и идет к прилавку.
— Дайте мне десять бубликов, — неестественно громко произносит он, скашивая глаза к своему столику.
Мозес облизывает губы и хихикает. «Попробуй, попробуй, — говорит его взгляд, — она тебя так отделает — не рад будешь… А не прогонит — еще хуже: к вечеру отведаешь ножа…»
Шимшон с бубликами в руке пускается в путь. Длинная, мучительная дорога… Он вспотел и задыхается. Ему кажется, что он должен пройти по одной половице. В трактире все вдруг умолкают, и сразу становится тихо. Шимшон кладет на столик связку бубликов. Он чувствует на себе множество глаз. На него смотрят с сочувствием и страхом, как бы сожалея о его безумном поступке. В ушах стоит звон, и — то ли ему кажется, то ли на самом деле — кто-то шепчет: «Остановись!»
— Вы не боитесь расправы? — спрашивает Ева. — Кивка таких вещей не прощает. Подумайте хорошенько…
К бубликам она не прикоснулась, они лежат там, где Шимшон положил их. Он еще может обратить затею в шутку и унести их с собой.
— Я никого не боюсь, ешьте на здоровье…
Обреченный на смерть! Ничто ему больше не страшно. Пусть эта гордая женщина не думает, что она одна способна на борьбу, есть люди, способные на большее, — на самопожертвование.
— Ну, как вы решили? — надменно усмехаясь, спрашивает Ева. — Вспомните, что вас ждет…
— У всякого свое удовольствие, — слово в слово повторяет он слова сапожника, — один находит его в глупой и честной бедности, другой — в роскоши за счет бедняка, третий — в смерти за благо других. Каждый выбирает то, что ему больше по душе…
Ее благодарный взгляд не дал ему докончить. Она протянула руку и принялась за еду.
Шимшон шел к своему столику как к эшафоту, сопровождаемый вздохами и насмешками. Ему было легко и весело, он был счастлив за себя.
Мишки и Мозеса он не нашел на месте, они бежали из страха разделить его участь. Напрасно! Он один во всем виноват. Здесь, за столиком, Кивка найдет его, он никуда не намерен бежать. Человек, отдающий жизнь за благо несчастных, не смеет быть трусом…
За столик садится солдат с георгиевским крестом и нашивкой вольноопределяющегося на погонах, снимает пояс, шинель и заказывает себе чаю. Шимшон пристально вглядывается в него и говорит:
— Я знаю вас, вы — Ицкович. Я встречал вас в «Альгамбре».
Солдат разворачивает газету, отчего на столе становится тесно, выкладывает на стол портсигар и вовсе оттесняет руку земляка.
— …Зовут вас Леонид Маркович… Вы жили на Болотной улице, в каменном доме с парадным ходом…
Ицкович оборачивается и глазами ищет полового. На лице его выражение нетерпения и досады.
— …Вы носили мантилью с золотыми застежками, а под мантильей скрипку в футляре…
Солдат ерзает на стуле, долго принюхивается к чаю и брезгливо отворачивается.
— Спитой чай к свежему подмешали… Уберите эту дрянь!
Половой божится, чуть не плачет и, взволнованный, уносит чайник. Ицкович тем временем берет ломтик лимона и разглядывает его на свет.
— Перемените и лимон. Тоньше не могли нарезать? С бедного солдатика шкуру долой?!
Половой бледнеет, просит не волноваться и стремглав несется к прилавку трактира.
— Пожалуйста, — шепчет он сердитому кавалеру, — из своих денег за чай заплатил. Зря придрались, чай — лучше не надо, первый сорт.
Ицкович вскакивает, зычно кричит: «Молчать!» — и, выпятив грудь с крестом, угрожающе поводит плечами.
— Я вас знаю, — шепчет Шимшон, — отец ваш содержит извозный промысел…
Он чуть не добавил: «Восемнадцать биндюжников, восемнадцать тружеников едят хлеб около своего благодетеля». Но кто знает, как легко им этот хлеб достается? Может быть, Ицкович не лучше Айзика Соломенского, который бьет своих биндюжников кнутовищем по лицу?
— А вы чем занимаетесь? — уткнувшись в стакан, спрашивает кавалер.
— Я торговал старыми журналами… Теперь они кончились, и я не знаю, что делать.
Ицкович вытирает потное лицо и впервые оглядывает соседа:
— Сколько вам лет?
— Семнадцать… Недавно исполнилось…
Он откладывает газету и теперь уже пристально смотрит на земляка. Взор его скользит по плечам, лицу и груди Шимшона.
— Исполнилось, говорите?
Шимшон робеет от настойчивого взгляда, ежится и прячет руки под стол:
— Исполнилось, восемнадцатый пошел…
— Превосходно. Счастливый возраст…
Он требует еще чаю и придвигает стакан Шимшону.
— Вы взволновали меня воспоминанием. «Альгамбра»… Фейерверк… Чудесное время, где оно?.. Закусывайте, мой друг, не стесняйтесь… Вы здесь с родителями или один?
Он расспрашивает Шимшона, пытливо заглядывает ему в глаза и участливо вздыхает:
— Как не понять… Бедность… Люди бессердечны…
Он знает Дувида-портного, реб Иосю, скорбит о Шимшоне и клянет его судьбу.
— Как жаль, что я так поздно узнал вас. Мы давно стали бы друзьями… Не унывайте, мой дорогой, вашим страданиям приходит конец…
Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В повести «Во имя человека» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-физиологов, биологов, хирургов и паразитологов. Перед читателем проходит история рождения и развития научных идей великого академика А. Вишневского.
Предлагаемая книга А. Д. Поповского шаг за шагом раскрывает внутренний мир павловской «творческой лаборатории», знакомит читателей со всеми достижениями и неудачами в трудной лабораторной жизни экспериментатора.В издание помимо основного произведения вошло предисловие П. К. Анохина, дающее оценку книге, словарь упоминаемых лиц и перечень основных дат жизни и деятельности И. П. Павлова.
Александр Поповский — один из старейших наших писателей.Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора — с его повестями о науке.Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.В «Повести о несодеянном преступлении» рассказывается о новейших открытиях терапии.«Повесть о жизни и смерти» посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.В «Профессоре Студенцове» автор затрагивает проблемы лечения рака.Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди — их характеры и судьбы.
Книга посвящена одному из самых передовых и талантливых ученых — академику Трофиму Денисовичу Лысенко.
Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям.
Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В книге «Пути, которые мы избираем» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-физиологов, биологов, хирургов и паразитологов. Перед читателем проходит история рождения и развития научных идей великого Павлова, его ближайшего помощника К. Быкова и других ученых.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.