Испытание временем - [162]

Первые же опыты принесли раненым выздоровление. Когда пересадка не приводила к полному излечению сразу, повторная завершала его.

Ратнер подумал, что в руках у него средство значительно облегчить страдания раненых. Во время войны, когда нужда в замещении разрушенных тканей так велика, сальник мог бы стать серьезным подспорьем. Единственное затруднение, и весьма серьезное: где брать материал для пересадки, ведь его потребуется много? Не учреждать же институт добровольцев, готовых лечь под нож, когда понадобится сальник.

Использовать для этой цели животных невозможно, их ткани на человеке не приживаются и уж конечно не выделяют лечебных веществ.

Слишком заманчиво было облегчить страдания раненых бойцов, и хирург все же решил попытать счастья. Он с согласия больного, страдающего хронической раной на ноге, наложил кусочек сальника собаки на незаживающие ткани и перевязал больную конечность. Двое суток привитая ткань продолжала жить, на третьи наступил перелом — язва стала заживать. Когда такой же кусок сальника животного наложили на свежую рану, он слился с тканями, как человеческий, и растворился, чтобы породить бурный рост грануляции.

В распоряжении хирурга оказался важный механизм защиты. Все многообразие свойств, счастливо заключенных в сальнике, — способность задерживать размножение микробов, ускорять заживление раны, останавливай, кровотечение, — было отныне к услугам защитников родины…

23 марта 1930 года дежурный врач хирургического отделения Института скорой помощи имени Н. В. Склифосовского в Москве вызвал профессора Сергея Сергеевича Юдина в приемный покой. Молодой самоубийца — тридцатилетний инженер — был доставлен сюда в бессознательном состоянии, с перерезанными венами и слабыми признаками жизни. Обильные вливания солевого раствора не улучшили состояния умирающего, надо было перелить ему кровь, но в институте постоянных доноров не было. Профессор осмотрел самоубийцу, бросил взгляд на носилки рядом, где лежал шестидесятилетний старик, погибший пьяным под автобусом, и задумался.

Ничего необычного в этом сочетании не было, а профессор почему-то серьезно задумался и взволнованным голосом стал отдавать распоряжения:

— Доставьте труп старика в верхнюю лабораторию… Дверь запереть на замок и никого не пускать… Срочно найти доктора Сакаяна. Больного отправьте в операционную и впрысните ему камфару. Готовьте все для переливания крови.

Операционная сестра недоумевала. Зачем переносить труп старика в лабораторию?

— Все для операции, — следовало распоряжение возбужденного профессора, — простыни и цапки, скорей!

Он выхватил из рук сестры банку с йодом и плеснул его на живот трупа, протянул ассистенту шприц для насасывания крови и сказал:

— Иду на нижнюю полую вену!

Скальпель скользнул по животу трупа, выступила крупная вена. Она находится в опасном соседстве с кишечником, и сохранить стерильность крови было нелегко.

Рука хирурга вколола в вену иглу.

— Наберите шприцем! — приказал он ассистенту.

С большим трудом удалось насосать два стакана крови. Почти бегом, увлекая с собой врача, промчался профессор по лестнице в операционную. На столе лежал умирающий. Концы перерезанной вены торчали из раны в сгибе локтя. Пульс на руке и на бедре не прощупывался. Еле пульсировала артерия на шее, в груди еще трепетало останавливающееся сердце.

Ассистент вопросительно взглянул на Юдина.

— Вливайте, — последовало распоряжение.

Первый же стакан крови усилил биение пульса. Мертвенно-бледное лицо самоубийцы порозовело, и вскоре послышался глубокий вздох. К умирающему вернулось сознание, он открыл глаза и с удивлением стал оглядываться. Несколько дней спустя он поправился и покинул больницу.

Впервые в истории медицины трупную кровь перелили живому человеку, впервые установили, что кровяные тельца в ней способны питать живые ткани кислородом.

Вот что предшествовало этому событию.

Профессор Владимир Николаевич Шамов сообщил на одном из съездов, что он оживил обескровленную собаку, перелив ей кровь собаки, убитой накануне.

— Не попробуете ли вы, — предложил он Юдину, — перенести эти опыты на человека? Условия моей работы не позволяют мне этим заняться.

— А ведь у меня, — заметил Юдин, — и нуждающихся в крови немало, и свежих трупов достаточно.

— Что ж, в добрый час, — согласился Шамов, — попробуйте.

— А как быть с реакцией Вассермана?

Где гарантия, что умерший не болел при жизни сифилисом, туберкулезом или малярией? Сразу этого не установишь, а ждать результатов обследования иной раз нельзя. Кто знает, какие перемены тем временем произойдут в крови… На одно лишь исследование реакции Вассермана уходят сутки.

Восемнадцать месяцев колебался Юдин, пока не созрела готовность рискнуть. «Когда угасает человеческая жизнь. — сказал он себе, — все дозволено, чтобы ее спасти».

Осенью 1932 года Сергей Сергеевич доложил на заседании Национального хирургического общества в Париже, что им проведено сто случаев переливания трупной крови больным. Вся пресса Франции отметила успех советского ученого.

Я много слышал и читал об этом важном открытии, но когда Юдин рассказал мне о нем, я не сдержался и спросил: