Испытание войной – выдержал ли его Сталин? - [47]

Задачей Генштаба и наркомата обороны являлась концентрация сил в западных приграничных округах в ожидании развития событий в районе Ла-Манша. А для этого не требовалось возвращать артиллерию с полигонов, рассредоточивать авиацию и проч., не давая Гитлеру ни малейшего повода усомниться в нейтралитете Сталина, дабы не вспугнуть «Морского льва». Отсюда «провокационнобоязнь» и прочие странности, отмеченные, в частности, К.К. Рокоссовским. «Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку к прыжку вперед, – писал он, – а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали» (13, с. 54. Показательно, что эти строки из рукописи цензура не пропустила в советские издания книги «Солдатский долг»).

Сталин оставил без внимания проект оперативного плана военного руководства Красной Армии от 15 мая 1941 г. исходя из того, что Гитлер не полезет на СССР, оставив нерешенным английский вопрос и повторив, тем самым, фатальную ошибку Наполеона. Сталин считал, что все козыри у него на руках.

Уверенность Сталина в том, что Гитлер ни в коем случае не пойдет на риск войны на два фронта, а будет бежать по коридору, проложенному его политикой, возобладала над массивом противоположных данных и самой практикой. Сталин недооценил смелость фюрера. Ведь не побоялся же Гитлер ударить по Польше, оставив в тылу Францию и Великобританию. Не побоялся открыть малый второй фронт, отдав приказ в апреле 1940 г. о вторжении в Норвегию, несмотря на огромное превосходство британского флота. И с чего бы Гитлеру летом 1941 г. опасаться высадки английской армии в Европе, чьи войска в мае 1941 г. были позорно разбиты на Крите парашютистами, практически не имевшими тяжелого вооружения?

Кремлевский вождь не уяснил несложную в общем-то вещь: Гитлер не мог спокойно вторгаться в Англию, оставляя в тылу Красную Армию. Зато он мог спокойно оставить у себя в тылу Англию с ее маломощной для наступления сухопутной армией и напасть на Советский Союз.

Сталин совершил ошибку. Его ошибка была ошибкой особого рода. Таких ошибок у него было немало, столь же, на первый взгляд, малопонятных. Их корни – в особой «политической философии», исповедуемой диктатором. Еще при жизни Сталина аналитики обратили внимание на его политическую сверхгибкость в сочетании с удивительным догматизмом, доходящим до паранойи, когда свершались странно не умные и не нужные вещи. Например, репрессии 30-х гг. явно вышли за рамки «разумной» чистки от оппонентов, превратившись в мясорубку, в которой гибли нужные и неопасные для режима люди, далекие от «высокой» политики: конструкторы оружия, ведущие специалисты оборонной промышленности, средний командный состав. У Сталина просматривалась тяга к сверхжестким решениям, которая, правда, всегда чередовалась с полосами «либерализма», когда становилось ясно, что дело зашло слишком далеко, под угрозой сам государственный механизм, а значит, надо давать задний ход. Классический случай – сигнал «всем назад!» в статье «Головокружение от успехов» после «дурной» коллективизации зимы 1930 г.

«Заслуженный троцкист республики» Иосиф Виссарионович взял у Льва Давыдовича все те положения платформы, за которые осудили троцкизм: сверхиндустриализацию, сплошную коллективизацию, создание трудовых армий, куда вошла подавляющая часть населения страны, и так вплоть до огосударствления профсоюзов и перетряхивания госаппарата, только все это в куда более радикальной форме, чем у Троцкого. Троцкого также обвиняли в готовности бросить народы СССР в топку мировой революции. И хотя Троцкий первым из руководства большевиков в феврале 1920 г. предложил заменить продразверстку продналогом и не одобрял поход в Польшу в 1920 г., но мифология – дело святое. Как и утверждение почитателей Сталина, будто он отверг платформу троцкистов. В том-то и дело, что не отверг, а, наоборот, взял на вооружение, в том числе такие действительные и приписываемые троцкистам идеи, как необходимость разорвать кольцо капиталистического окружения, используя экспорт революции, обложение крестьянства «феодальной данью», принесение в жертву материальных интересов населения нуждам сверхиндустриализации. Парадоксально, что сталинисты хвалят Сталина именно за то, за что ругают Троцкого, так что их было бы резонно называть «сталинистами троцкистского толка», в отличие от тех, кто считает Сталина, с одной стороны, тираном, с другой – эффективным менеджером. Но чего Сталин к 1941 г. еще не позаимствовал у Троцкого (реального или мнимого), так это каучуковой формулы: «Ни войны, ни мира». В 1941 г. представилась возможность использовать и ее. Сталин уверил все командование Красной Армии (точнее, заставил насильно), что нападения Германии удастся избежать, и одновременно двинул к границе резервные армии, проводя параллельно частичную мобилизацию, но запретив готовить войска к предстоящим боям. К 22 июня армия казалась в межеумочной ситуации: не готовой ни к наступлению, ни к обороне. Хитрость удалась. Только для своих. Результат оказался тот же, что и в 1918 г…