Испытание страхом - [4]

Что-то щелкнуло в приемнике, и техасский голос вернулся обратно. Но Мортои его уже не слушал. Он сломал карандаш и сидел, склонив голову, глядя на неразборчивые каракули.

— Интересно, что сейчас делает Старик? — хрипло сказал Стеннис. Он вытащил из стола свою флягу и разлил виски в бумажные стаканы, стопкой стоявшие возле графина с водой. Один пододвинул Мортону, из второго выпил сам.

— Думаю, то же самое, что делаем мы! — Мортон примерился к уровню жидкости и проглотил ее в один прием.

— Нет, его так просто с ног не собьешь! И потом у него же под штабом экранированное убежище!

— Они дали нам три дня. Значит, если это не блеф, то первые перемены произойдут быстро.

— Смотри-ка, — ехидно буркнул Стеннис, — наш Фома неверующий тоже поддался психогенезу! Ты же говорил, что все это пропаганда!

Мортои сжал кулаки. Он не любил ехидства. И замер, вытаращив на обидчика глаза.

— Что ты на меня так смотришь?

Стеннис вскочил на ноги, провел рукой по лицу.

— Н-ничего, н-ничего! — пробормотал Мортон.

Но Стеннис уже не слышал. Выдвинув ящик, он лихорадочно рылся в бумагах, пока что-то не загремело под рукой. И вытащил маленькое зеркало, перед которым они брились по утрам после дежурства.

— Я ничего не вижу! Нет! Нет!

Он отрицал это так яростно, что Мортону снова показалось, что у Стенниса лицо становится медным, а нос горбится и кончик его отвисает вниз, тонкий, хищный, как клюв птицы. Но Стеннис уже успокоился.

По селектору прозвучал сдержанный голос начальника штаба:

— Офицерам, свободным от дежурства, явиться немедленно!

Мортон вскочил на ноги, кивнул Стеннису и выбежал из дежурной комнаты.

Он побоялся оглянуться, чтобы не привиделись еще какие-нибудь перемены на лице товарища.

Перед дверью штабного здания Мортон привел себя в порядок и вошел медленно. Он помнил, что у входа висит зеркало. Надо было посмотреться.

Зеркала не было.

На стене осталось только светлое пятно на порыжевших от солнца обоях.

Ну, а ты-то, милый Джекни, не испугался? Почему ты так пристально разглядывал лицо Стенниса? И почему у тебя все время такое ощущение, будто губы выворачиваются, как после хорошей попойки, хотя ты выпил не так уж много? Что, если это тоже психогенез? Надо же было этим туземцам придумать такое дьявольское название! Любой идиот понимает, что речь идет о давлении на психику. А какая у нас психика, если все мы перепуганы войной, бомбами, напалмом, все пьем по кварте в день, выкуриваем по полсотни сигарет, глотаем наркотики, если, конечно, достанем, лишь бы хоть немного отвлечься от того, что тебя окружает и что тебе угрожает… Тут поверишь не только в психогенез, а и в самого сатану со всеми его чертями.

Стой, Мортон! Дальше так нельзя! Ты что-то стал задумываться над тем, о чем тебе думать не следует. Ну, приди же в себя, убери с лица этот страх, сейчас ты предстанешь перед строгими очами старших офицеров, а они умеют читать не только твои письма домой, мамочке, но и мысли по твоим глазам..

Мортон сделал суровое лицо опытного солдата- так ему, во всяком случае, казалось, проверить без зеркала он не мог — и вошел в штаб.

Старина еще не было. А может быть, он находился за той тяжелой дверью, что охраняла комнаты с сейфами, вход в подземные казематы и «экранированные» убежища, как поговаривали младшие офицеры, которых никогда не приглашали по ту сторону двери. Может быть, он там совещается с этими тремя конгрессменами, которые прибыли сюда за государственный счет поразвлечься со своими хорошенькими секретаршами и стенографистками, а кроме того, и утешить бедных солдатиков, что о них не забывает Родина, непременно с большой буквы Родина, а если в речах, то вовсе все слово из одних больших букв: Р-0-Д-И-Н-А — и с самым большим восклицательным знаком на конце слова. Мортон уже повидал этих Великих Людей, в форт Брегг они тоже наведывались и говорили все одно и то же, очень может быть, что это и были одни и те же сенаторы и конгрессмены, специалисты по солдатикам, может, они еще в детстве играли в солдатики, а теперь очень рады, что могут поиграть с живыми солдатиками, — это ведь так интересно играть в войну, когда тебя самого убить не могут. Но здесь они, кажется, попались, так что им есть о чем поговорить с генералом, наверно, просятся домой, им спать пора, баиньки, у них там есть мамочки их деточек, а генерал, наверно, объясняет, что ночью дорога на аэродром блокируется повстанцами, что туда до рассвета и на танке не проберешься, а до утра они тут нахватаются столько этого психогенеза, что еще неизвестно, кем они вернутся в свой Вашингтон — неграми, китайцами или индусами.

А может, они просят генерала выпустить их вместе с их дамами, чемоданами и сувенирами под белым флагом, чтобы получить от повстанцев по таблетке от психогенеза, а вы оставайтесь, черт с вами, мы-то, в сущности, не военные, мы самые что ни на есть мирные люди, мы и слыхом не слыхали, что тут у вас идет война, мы вообще-то против всякой войны, только выпустите нас, миленькие повстанчики, а уж мы по возвращении домой тут же произнесем сто речей и сто сорок тостов в вашу честь и потребуем от президента, чтобы он немедленно прекратил всякие военные действия и вывел войска из вашей страны…