Испытание - [4]

И, легко спрыгнув с высокого горба, в тусклом блеске запыленных кожаных доспехов предстает Яобай. Хозяин, не допускающий самой возможности ослушания. Жесткая усмешка словно высечена на остром ястребином лице. Вой. Обрубень, не знающий женщин. Променявший женщин на войну…

— Вы отбили Взига! — вопрос вырвался из самой глубины души, из затопившего разум недоумения — как, как колонисты допустили такой промах?

— Мы взяли за него много подруг! — и дикий, неуправляемый разумом визг — Яобай смеялся. Они взяли за него… Так они с самого начала не собирались идти на обмен?!

— Ты глуп, как хед. И все твои тоже глупы. Не знаете жизни! — снова визг. Антон уже понимал, что случилось что-то ужасное… С ним! Этот день должен был стать последним — как же так, ведь он отмучился весь этот проклятый трехмесячный срок… Это нечестно! День кончается — скоро сумерки…

— …Вы — глупые дети. Не вои. Мы будем вас учить, как жить… Женщин поделят сейчас — я уже выбрал, которая жирнее — она родит хороших сыновей!

«Не родит она тебе никого, сукин ты сын!» — чуть не крикнул Антон в нагло сощурившееся лицо. Но подавил первое, самое искреннее движение. Уж этому-то он научился… Женщины должны жить. Так же, как он? Все равно, он не будет провоцировать воев, пока те окончательно не убедятся в бесплодии новых «подруг». Это не меньше трех месяцев… Не могут их оставить на произвол судьбы, не имеют права! А о душевных травмах можно будет подумать потом — на крайний случай существует и санация памяти…

…Подруги набежали пестрым суетливым хороводом.

«Куда вы подевались, негодные потаскухи. Я голоден!» — вот и все приветствие главы рода. Женская прислуга разбежалась готовить все необходимое — Ым, стоя возле, умильно заглядывала снизу вверх. Яобай удостоил ее несильного тычка в загривок. Заоглядывалась — все ли видели, как подтверждается ее старшинство? Пока Яобай благоволит к ней, она может быть спокойна — а он будет благоволить к ней всегда, потому что как хозяйке ей равных нет, а как жена она ему не надобилась давным-давно… Торчки могут водить этих кобылиц на случку хоть каждую ночь — днем она найдет на них управу! И выражение злобного торжества не сходило с лица старшей в роду, пока она наблюдала суету подруг.

…Перекусив и скинув доспехи, Яобай направился к Яме, всегдашнему месту сборищ. Антон кое-как поспевал следом, стараясь держаться сразу за его узкой, сизого оттенка мускулистой спиной. Ему никто не приказывал — только Ым провожала злобным взглядом… «Ничего, старая курица, перебесишься…» — думал землянин, выкидывая вперед костыль и от торопливости взрывая землю. Только порасспросить пленных, может быть, слегка приободрить, пока не начался дележ… Но, подойдя к Яме, он понял, что поговорить не удастся — женщин уже окружали торчки.

Похотливо привизгивая, они вовсю лапали живой товар, показывая друг перед другом завидное знание анатомии. Нзыга тоже прохаживался, горделиво выпятив чахлую грудь — его род, как обычно, претендовал на самый лакомый кусок. Яобай начал спускаться к огню — Антон, потеряв всякую надежду хотя бы перекинуться с пленницами словом, остался у края, постаравшись, как обычно, слиться в бурой почвой.

* * *

— А ну, пошли отсюда! Место давай, пошли! — раздавалось от костра, уже наделявшего всех вечерними тенями. Торчки нехотя отходили от желанной добычи, самых упрямых отгоняли пинками и зуботычинами. Яму уже заполняли полноправные вои, блестя смазанными жиром торсами. Лезвия улмаров тоже смазаны и отполированы — хирургический блеск стали окружает жмущихся пленниц алчно шевелящимся кольцом. Наступает тишина.

— Я! Беру эту женщину!

Визг и звон стали — все оглядываются на первого, рискнувшего заявить свои права. Это Яобай — молча подойдя к группе женщин, он грубо выхватывает из нее невысокую плотную блондинку лет двадцати пяти — по кольцу Ямы прокатывается плотоядный гул. Торчки многих родов не отказались бы от такой здоровой, крепкой подруги, а редкая масть делала ее еще более соблазнительной. Но слово сказано — Яобай толкает девку в руки разулыбавшемуся во весь рот Нзыге.

— Держи! Помни род свой!

— Помни род свой!.. — согласно выдыхает Яма. На острые плечи Нзыги ложится обязанность как можно быстрее сделать ребенка.

— …Я беру женщину! — визгливо выкрикивает следующий претендент, выскакивая к источающему жар костру. Но тут уже стоит соперник — набычившись, они некоторое время смотрят друг на друга. Потом выкликнувший делает попытку схватить одну из пленниц — и получает звонкий удар ногой по бедру. Через секунду по дну Ямы катается визжащий клубок из двух тел. Круг блестящих глаз сопровождает каждое движение дерущихся — один из них уже поднимается, отряхиваясь, другой отползает, тонко скуля — Яма взрывается долгим гулким ревом: «А-ар-рг!..»

Победивший (тот, что ждал выкликнувшего) уже тащит упирающуюся черноволосую девушку к двум своим упитанным торчкам — сдавленно взвизгнув, она пропадает меж ними…

«Помни род свой!» — грозным рыком висит над Ямой…

Антон, как приговоренный, наблюдает всю эту процедуру. Уже некоторое время он словно бы в трансе — вопли, шум драк, запах пота и вонь шкур… Близится закат — вновь разложенный костер выхватывает из сгустившейся тени хищно устремленные лица воев. Для них это очередной бой, очередная боль — утверждение того, для чего они и жили, отказавшись от своего природного назначения. Для этого существовали другие — те, кто еще не дорос. Или не смог…