«Покажи, что ты еще живой…» Вверившись этому внутреннему посылу, он вынул из-за спины вторую руку и усилил темп. Стадион ахнул. Люди повскакали на скамейки, даже невозмутимые члены судейской коллегии поднялись из-за стола и подошли к дорожке.
Но Стрешнев этого не заметил. Он видел лишь поворот, предпоследний поворот перед выходом к финишу. Резким, сильным шагом он прошел этот поворот и вдруг ощутил за собой провал пустоты. Он не оглядывался назад, дорожа каждой крупицей силы, боясь, что даже ничтожное смещение центра тяжести отзовется на скорости, которую он продолжал и продолжал развивать. Но по тонкому, безошибочному ощущению, выработанному многолетним опытом, он понял, что Курчатов отстал.
«Неужели не выдержал? Или весь его расчет — выйти на первое место по сумме очков? Неужели он удовольствуется такой маленькой победой? Тогда все было напрасно. А я-то, старый дурак, верил в него… Ну нет, в таком случае я сам… сам должен побить рекорд…»
Это была последняя отчетливая мысль, вслед за тем он словно растворился в одном неистовом, сверхчеловеческом стремлении вперед.
Жесткий холодный воздух бритвой резал легкие. Если бы можно было совсем не дышать!.. Желтые пятна фонарей расплылись в мерцающие бледные туманности. Трибуны раздались, их поглотила тьма.
Стрешнев чувствовал, как стремительно тратится в нем сила. Всем своим существом ощущал он тягостную, дремотную бескрылость, все неуловимее овладевавшую его перетруженным телом. Так бывает во сне, когда пытаешься убежать от опасности, но вязкая истома вяжет твои члены, и, вопреки всем усилиям, почти не двигаешься с места. И вдруг он увидел, как мимо него мелькнула согнутая длинная фигура. Словно камень, выпущенный из пращи, его соперник летел к финишу. Схватка на последних сотнях метров, до дна исчерпавшая возможности старого чемпиона, придала добавочную силу его молодому сопернику.
…И у Курчатова были сложные переживания на всем протяжении трудной борьбы. В начале бега он был удивлен и несколько смущен темпом, предложенным Стрешневым. Он опасался, что тот быстро выдохнется, а в одиночку ему не выдержать такого темпа до конца. Когда же он убедился, что Стрешнев намерен держаться до последнего, в нем вспыхнула острая, страстная жажда борьбы. Каждой клеточкой тела ощутил он, что этот темп ему по плечу, что он способен не только победить Стрешнева, но и побить рекорд. Впервые Василий почувствовал свою подлинную силу. Стрешнев открыл ему «настоящего» Курчатова. Но и у него был момент внезапной, короткой усталости перед выходом на предпоследнюю прямую. И тут вид удаляющейся спины Стрешнева, готового вырвать у него из рук победу, вызвал в нем тот прилив сил, который необходим для финишного рывка. «Вот это мастер!»— зло восхитился Курчатов и с легкостью спринтера рванулся к финишу.
Сдвинув ноги вместе, Стрешнев тихо скользил от финиша в тот неосвещенный угол поля, где стояла снегоочистительная машина. Напряжение, владевшее им во время бега, уступало место бессильной, равнодушной усталости. Сведенные короткой судорогой, мучительно ныли икры, порой его начинало трясти, словно в припадке малярии.
Внутри него была холодная, непривычная пустота. Ему не хотелось возвращаться к людям. Если б можно было вот так, без всяких усилий, тихо уйти в темноту полного одиночества… Но вместо того он коснулся руками обледенелого борта машины, оттолкнулся от него, словно пловец от стенки бассейна, и покатился назад, к переполненным людьми трибунам. В этот момент громкий, торжественный голос диктора кинул в тишину стадиона весть о новом рекорде республики:
— Прежний рекорд, принадлежавший заслуженному мастеру спорта Стрешневу, побит Курчатовым на три целых и восемь десятых секунды…
Обвалом грохнули аплодисменты, и Стрешнев подумал: «Вот и прозвучало в последний раз мое имя среди тих трибун!». Он почувствовал короткую, острую боль, и боль эта прогнала пустоту. Ему стало грустно и в то же время радостно. «Пусть это известно мне одному, но сегодня я сделал для нашего спорта большое дело», — сказал себе Стрешнев. И он с интересом прислушался к словам диктора, объявившего его результат. Оказывается, он повторил свой собственный рекорд впервые за все эти годы.
«Надо пожать руку Курчатову», — решил Стрешнев.
Но Курчатов сам кинулся ему навстречу. Он не принял протянутой руки Стрешнева, он обнял его и поцеловал в губы.
— Спасибо, Сергей Николаевич, спасибо, родной!.. — твердил он в каком-то опьянении.
Стрешнева покоробила эта восторженность, он чуть поморщился и высвободился из объятий. Тут он увидел, что, оскальзываясь на ледяной дорожке и с трудом сохраняя равновесие, к нему бежит генерал-майор Прилежаев, за генералом едва поспевает рослый Шаронин из Комитета по делам физкультуры и спорта.
— Сережа, простишь старика? — взволнованно заговорил Прилежаев.
Стрешнев пожал плечами.
— За что мне вас, собственно, прощать?
— Да за наш последний разговор. Усомнился я в тебе. А ты, ты сильный человек, Сережа!.. Эх, милые вы мои, порадовали старика… — Прилежаев отвернулся и маленькой сухощавой рукой смахнул слезу.
— Такое поражение стоит многих побед, Сергей Николаевич, — густым басом проговорил Шаронин и крепко стиснул пальцы Стрешнева. Тому было и хорошо и в то же время стыдно от того, что он так мелко думал о людях.
