Испытание на прочность - [2]

Уж лучше бы, подумала я тогда, кто-нибудь изрубил за это время мою мебель, расколотил посуду, разодрал в клочья рукописи, книги и платья, тут по крайней мере я могла бы защищаться. Позвонила бы в полицию. Подала заявление. Потребовала начать расследование.

Но ни малейшего повода к таким действиям у меня не было. Оторопь брала именно из-за микроскопичности перемены. Более наглядно, чем таким вот выключением горевшей лампы, таким вот простым нажатием пальца, таким вот, возможно, машинальным и наверняка не потребовавшим усилий, быть может, случайным жестом экономного человека, незваные визитеры, навещающие мою квартиру, и не могли дать о себе знать. Не исключено, что, сообщи я в полицию, будто за время моего двухчасового отсутствия кто-то выключил у меня в квартире лампу, я в конце концов очутилась бы в психиатрической лечебнице. Не было ведь даже свидетеля, который смог бы подтвердить: да, лампа на письменном столе действительно горела к моменту моего ухода.

Чтобы заполучить такого свидетеля, пришлось бы обратиться к одному из жильцов нашего дома, скажем к Францу В. или Петеру X. — оба они писатели и в свое время жили в нынешней моей квартире, — и просить их в течение месяца, а то и дольше, всякий раз заходить перед моим уходом, лишь чтоб удостовериться, что лампа на письменном столе действительно горит. И Франц В., выехавший из моей квартиры полтора года назад, и Петер X., выехавший пятью годами раньше, обожают всевозможные безумные затеи. Но боюсь, что эта — совершенно особая — безумная затея, не вызовет энтузиазма ни у них, ни у других моих знакомых.

Как бы там ни было, в тот день я, соблюдая осторожность и полную тишину, несколько часов обследовала свою квартиру, шаг за шагом, все восемьдесят квадратных метров ее общей площади. Единственное, что удалось мне тогда обнаружить, это отпечатки пальцев, всех четырех, кроме большого, пальцев правой руки на толстом слое пыли, которая со временем осела на полках за книгами, куда не дотягиваешься при уборке. То был след довольно узкой руки — кто-то, похоже, сунул руку за книги, проверяя, нет ли там чего, точнее, не спрятано ли там что от посторонних глаз. Впрочем, след мог оставить и кто-нибудь из гостей, я имею в виду обычных гостей.

Сначала я рассказала обо всем Петеру X., который, как я говорила, выехал отсюда пять лет назад, сменив мансарду на квартиру этажом ниже, в этом же доме. Я продемонстрировала ему отпечатки пальцев в пыли за книгами. Петер X. улыбнулся. Что за дилетантство, заметил он и спросил, не обратила ли я внимание на автомашины, в которых часами просиживают какие-то люди, прямо напротив нашего дома. К тому же, продолжал он, замок в двери с некоторых пор стал у него хуже работать, да и рукописи лежат не в том порядке, в каком он их оставлял. Я точно помню, как положил вторую часть моей новой рукописи на первую, а не наоборот, сказал он, затем, однако, резко сменил тему и принялся рассуждать о роли писателя в обществе, он говорит об этом всегда, когда бывает в подпитии, он и ко мне поднялся уже слегка навеселе, а от двух бокалов вина его и вовсе развезло, он почти не переносит алкоголь и все равно пьет много и часто.

Кроме него я поделилась тогда своими опасениями с Хайнцем Ф„ живущим в соседней квартире. От него, кстати, а не от самого Петера X. я узнала, что, когда Петер жил в нынешней моей квартире, у него скрывались террористы, в частности террорист П. и террористка X. В одном из своих рассказов, сказал Хайнц Ф., Петер как раз и описывает этот период своей жизни, период дружбы с террористами и их адвокатами.

Услышав об этом, я, как ни странно, почти успокоилась. У меня вдруг появилось хоть какое-то объяснение происходящему, пусть даже маловразумительное. Ни о чем не подозревая, я вселилась в так называемую «бывшую террористскую квартиру». О том, что такие квартиры время от времени снова берут под надзор, я сама читала в газете или в журнале.

Немного насторожило меня в тот вечер только, как быстро Хайнц Ф. перевел разговор на бывшую жену некоего журналиста, которой-де всюду мерещились подобные вещи, она неоднократно лечилась в клиниках для душевнобольных и в конце концов покончила с собой. Меня слегка задело, что он таким способом высказал сомнение в правдивости моей истории. Он был первым, кто себе это позволил. Но далеко не последним. Порой я вообще склонна была судить о знакомых и друзьях по тому лишь, насколько они верили моим рассказам и насколько сомневались в их истинности; если быть точной, я и сегодня придерживаюсь этого принципа.

Когда настольная лампа опять оказалась выключенной, мне и в самом деле удалось — после не менее тщательного осмотра квартиры, чем тот, какой провели перед моим приходом незваные визитеры, — найти кое-что более вещественное, нежели отпечатки пальцев в пыли за книгами. Я нашла два шарика из серебряной фольги — один рядом с корзиной для бумаг в кабинете, другой под ковриком в ванной; аккуратно развернув, я разгладила их — это была упаковка от таблеток.

На ней стояло: НЕО-АНГИН — название средства против ангины, которое я никогда в жизни не покупала и не принимала. Что это за лекарство, я узнала от аптекаря.