Испытание льдом - [142]

Он был так слаб, что с трудом произносил слова. Гость сказал нам, что очень болен, голоден и хочет пить, ибо вот уже почти месяц, как он и его семья почти ничего не ели. Вошедшему немедленно показали на мороженое тюленье мясо и пригласили его отведать. Изголодавшийся шаман молниеносно набросился на еду, как голодный медведь. Трудно передать, как он поглощал пищу. Съел этот человек столько, что это свалило бы наповал шестерых белых, но ангеко, видимо, не испытывал никаких неприятных ощущений. Когда ему дали воды, он одним духом влил в свой верблюжий желудок целые две кварты. Видя, что наш добытый дорогой ценой запас свежей пищи подвергается столь энергичному нападению, я не на шутку испугался, опасаясь, что гость может съесть все до последней крошки. Накормить голодного — святое дело, и все мы были готовы это сделать. Но у гостя был такой же огромный и прожорливый желудок, как у белого медведя, и мы набивали этот желудок за счет нашего ограниченного запаса. Этого нельзя было спокойно вынести. Я уже начал проявлять беспокойство, когда ангеко наконец спасовал. Видимо, он уже не мог съесть больше ни одного кусочка. Насытившись до предела, гость свалился на пол иглу, предоставив своему организму решить сложную задачу — переварить огромное количество поглощенной пищи.

Немного позже ангеко сообщил нам, что вместе с ним пришла одна из его жен, но направилась в другое иглу. Вторая жена шла с ними, пока не выбилась из сил, и он был вынужден оставить ее и отправиться за помощью. Ангеко построил для женщины иглу, а затем поспешил в наше снежное поселение. Утром Ну-ок-конг понес женщине продукты и вскоре привел ее к нам. Тем самым число едоков, готовых помочь израсходовать наши запасы, увеличилось на четыре рта. В дополнение к нашим трудностям на следующий день возвратился Угарнг и привел с собой еще троих изголодавшихся людей, не считая его самого. То были мать Угарнга — Укийокси Нину, его племянник Этерлунг и племянница Укудлир. Итак, все вновь прибывшие оказались родичами Эбербинга.

Хотя Угарнг привез мне новые припасы с корабля, я отчетливо сознавал, что как бы охотно ни помогал моим последним товарищам по нужде, все же не хотел бы снабжать всех прибывающих незнакомцев, особенно ангеко. Тогда я решил положить этому конец и как можно скорее. Впрочем, ангеко через день-другой сам ушел от нас в другое место, где его позднее нашли вместе с женами опять умирающими от голода.

После их прибытия жизнь наша потекла своим чередом с повседневно повторяющимися событиями. Порой удавалось добыть тюленя — в основном благодаря Угарнгу и Эбербингу, и тогда начиналось пиршество, причем гостям подавали сырое мясо.

Эбербинг был самым упорным и неутомимым охотником за тюленями, каких я знал. За этот сезон он добыл больше тюленей, чем любой другой иннуит. Однажды, отправившись на промысел с моим ружьем, он притащил четырех тюленей. Всего же в этот раз он застрелил шесть тюленей, но двух не удалось достать из воды.

Но, даже добыв четырех тюленей, Эбербинг оставался в поселении лишь столько времени, сколько длилось пиршество, а затем снова отправился в поход, рассчитывая, что я, как обещал, присоединюсь к нему. Свое обещание я и выполнил 16 февраля, на 38-й день после ухода с корабля. Итак, я пробыл среди иннуитов уже 37 дней, и теперь моим спутником был иннуит Джек.

Мы прибыли в иглу Угарнга примерно в семь часов вечера; нас встретила Кунниу, так как сам хозяин ушел промышлять тюленя. Здесь я пробыл до 18 февраля, по мере сил помогая эскимосам и с интересом наблюдая за тем, какими способами эти дети Севера ухитрялись поддерживать свою жизнь и наслаждаться ею.

Я жил в иглу уже 42 дня, в основном питаясь той же пищей, что и иннуиты, и придерживаясь их образа жизни. Мне казалось, что я уже накопил известный опыт, и, сделав несколько наблюдений, чтобы определить свое местонахождение, стал готовиться к возвращению на корабль.

Я простился со своими друзьями иннуитами из нашего поселения и 21 февраля отправился из своего «Северного дома», как я называл иглу, на корабль. Меня сопровождали Эбербинг, Угарнг и Кунниу с нартами и собаками. Особенно растрогало меня прощание с Тукулито. Женщина была заметно огорчена разлукой, однако надежда, что они с мужем вскоре встретятся со мной в предстоящих походах, смягчала печаль, которую она испытывала при моем отъезде. Я относился к Эбербингу и его жене, как к детям, и испытывал к ним почти родительские чувства.

Стоял чудесный денек, и мы, оставив поселок, быстро двинулись вперед. Когда мы вышли на берег залива, небо на востоке зарделось алым пламенем, а пройдя около четырех миль на юг, мы увидели лик солнца, поднимавшегося во всем своем величии. Время от времени я оглядывался назад, чтобы еще раз посмотреть на иглу, где провел так много славных деньков среди своих друзей иннуитов, но вскоре снежные хижины скрылись из виду, и все мои помыслы обратились теперь к тем людям с горячим сердцем, которых я надеялся встретить на борту корабля.

В 9 утра мы вышли на молодой лед, и это побудило охотников за тюленями еще раз попытать счастья. Действительно, не прошло и десяти минут, как Эбербинг уже нашел полынью и добыл тюленя! Охотник окликнул меня и, когда я подбежал, попросил держать тюленя, пока не расширит лунку, чтобы вытащить зверя на лед. Я так и сделал, но тут встретился взглядом с красивыми выразительными глазами нашей жертвы. По мне прошла дрожь, ибо тюлень, казалось, говорил: «Зачем вы на меня напали? Я ведь никому не причиняю зла. Не убивайте меня!». Но великий охотник за тюленями Эбербинг уже расширил лунку и, подтянув повыше свою добычу, быстро прикончил ее несколькими меткими ударами между передними ластами. Жертва и не пыталась сопротивляться, скончавшись кротко, как ягненок.