Испытание чувств - [97]

Я сообразила, что вся ее боль, все слезы уже выплаканы много лет назад. Эти тихие слезы – лишь воспоминание о боли и страдании, которые она вынесла.

– Но почему? Вы ведь собирались пожениться. Ты не сказала ему?

– Когда я обнаружила, что беременна, то написала ему в лагерь и поинтересовалась, сможет ли он устроить так, чтобы мы могли пожениться как можно скорее. Я предлагала ему следующее: я еду на выходные в Нью-Йорк, он тоже, и там мы быстро оформляем брак. Я написала и стала ждать ответа. Прошел месяц или даже больше, прежде чем он написал мне ответное письмо, длинное письмо. Он оказался не готов к женитьбе, и тем более к отцовству. Так как мы были вместе всего одну ночь, он вообще отрицал, что это его ребенок. Он не хотел меня больше видеть, никогда!

Все это было сказано ничего не выражающим голосом, в котором не было места эмоциям, будто мать читала из мрачной книги истории.

– Я была уже на третьем месяце, когда это случилось… Я перестала думать об осторожности. Я чувствую себя так, словно… словно убила своего ребенка, своего сына!

Взгляд ее был устремлен в пространство, в другое время, но вдруг она опять подхватила нить рассказа:

– Мое здоровье не пострадало, но душа… Все будто подернулось черной пеленой, и я впала в депрессию. Мать думала, что я тоскую от разлуки с любимым, и принималась расписывать, какая чудная жизнь у меня начнется после его возвращения, когда мы будем жить в доме управляющего фабрикой или в нашем собственном доме, за рекой. Ее дочь должна была стать одной из самых богатых женщин города, и она так гордилась. Мне было совестно рассказывать ей, что больше мы никогда не увидим этого молодого человека.

Когда я вышла замуж за твоего отца, я солгала ему, что он у меня первый. Я так и не сказала ему правды, и он умер, не ведая о моем стыде. Я не заслуживала такого хорошего человека, Андреа, но полюбила его и благодарна ему за все годы, что мы провели вместе.

Теперь я была в курсе, на что намекал отец тогда, в больнице. Он знал, но слишком любил мать, чтобы выпытывать секреты. Он держался все эти годы, и я почти наверняка разбила бы ей сердце, сказав об этом. Мать продолжала тихо плакать, а я подыскивала слова утешения. Она так никогда и не простила себе потерю ребенка, но, по крайней мере, встретила доброго человека, который полюбил ее. А с тем трусливым ублюдком ей не по пути.

Да и кто бы он ни был, для нее лучше было держаться от него подальше.

Пытаясь разрядить обстановку, я проворковала, изо всех сил подражая голосу героини «мыльной оперы»:

– И когда на золотом западе садится солнце, мы говорим счастливой семье Корелли «до свидания».

Она лишь слегка улыбнулась, я же рассмеялась:

– Тебе повезло, мама, у твоей печальной истории – счастливый конец. По крайней мере, ты больше не видела этого хлыща.

Лицо ее помрачнело:

– Увы, видела. Я же говорила тебе, что была наказана за свой грех, а расплачиваться заставила тебя.

Ну, что ты с ней будешь делать! Она становится совершенно невыносимой, когда заводит речь о сексе и морали. Но теперь я понимала ее и прощала. Должно быть, это у нее из-за переживаний, что и со мной могло произойти нечто подобное.

– Он вернулся домой после войны с невестой-француженкой и поселился прямо здесь, в городе, в доме своего отца-управляющего. Разумеется, он тут же получил приличную работу на фабрике, в то время как другому человеку, более ее заслуживающему, было отказано. Вскоре он стал тут крупной шишкой, а когда его отец умер и оставил большую сумму, они с женой купили за рекой большой дом. Но Оуквиль – маленький городок, и я поневоле видела их то тут, то там. Его сын… У них двое детей, оба мальчика… – Она нахмурилась, собираясь с мыслями, потом сказала: – Старший – твой приятель, вы вместе ходили в школу…

– Не может быть! Кто он, мам?

Она посмотрела в пространство, и поначалу я решила, что она не помнит, однако приоткрытый рот ясно говорил о другом: прекрасно помнит, но не хочет мне говорить. Через минуту она сказала очень тихо:

– Осборн, его зовут Ричард Осборн…

Она подождала, пока я приду в себя, потом поднялась, взяла меня за руку и повела в дом.

– Может, останешься и поешь? – спросила она, все еще не отпуская мою руку.

Я с вечера ничего не ела и приняла приглашение. В чугунке разогревался суп «страккиателла» – смесь сыра и яиц, залитая кипящим бульоном. Я его с детства обожала. Мы поели супа, затем воздали должное горячей говядине по-итальянски и хрустящему рулету.

Я гадала, не захочет ли мама продолжить разговор, но в присутствии своей сестры она не обмолвилась ни словом на эту тему. Только шепнула, обняв меня на прощание:

– Мне повезло, Андреа, и тебе тоже. Хвала звездам и небесам – нам достались хорошие мужья.

Погода ничуть не испортилась – так же, как и утром, все дышало весной, и было очень приятно по шоссе, вьющемуся по зеленым холмам, мчаться к бархатному побережью, где был мой дом. Я рада была побыть одна, рада, что у меня есть время подумать.

Отец Ричарда. До конца дней своих мне будет не отделаться от пережитого шока. Мать была в любовной связи с отцом Ричарда. Надо же, из всех людей на свете, а ведь его отец мог бы стать и моим отцом. И мы могли бы быть братом и сестрой. Странная, неуютная мысль.