Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis» - [99]

Кстати, из отделения меня никто не отпускал, я достаточно долго торчал в коридоре, но никому до меня дела не было, и я попросту удалился. А эпизод этот с потрясающей силой был отражен позднее в моем «Косвенном романе». <Кстати, история приключилась не в Шиофоке, а в соседнем Фёлдваре. Но не один ли хрен?>

В сентябре меня взяли в армию, где мне предстояло познать, что мир принадлежит не мне. Я познал, но не до конца.

Предыдущее донесение датировано августом. За ним следует служебная записка от 10 октября 1968 года: Чанади рассказал о происходящем в кафе «Хунгария». 19 декабря: донесения агент не представил. На беседе мы обсудили возможности его дальнейшей работы в сфере культуры. Было дано задание посещать и дальше «Хунгарию», располагаясь в той части кафе, где обычно собираются «писатели». Ух, как мне это неприятно! На кого же он мог стучать? Насколько я знаю, знакомых среди писателей у него было мало. Через своего старого друга Миклоша Хубаи он был знаком с поэтом Иштваном Вашем. Встречался также с Ференцем Юхасом, Эндре Веси и Цини Каринти. — Не бухти, переписывай!

13 марта 1969 года. Трехмесячный пропуск? Беседа, которую инициировал агент с Тибором Петё, имела целью сблизить Чанади с объектом В. С. в связи с делом под кодовым названием «Северная Венгрия».

25 марта 1969 года. Агент донесения не представил, поскольку существенных, с оперативной точки зрения, сведений сообщить не мог.

17 апреля 1969 года. Агент донесения не представил, поскольку существенных, с оперативной точки зрения, сведений не собрал.

22 апреля 1969 года. Донесения агента под консп. именем Чанади от 1, 14/XI 1968 г. и от 25/III 1969 г. мной уничтожены как не представляющие оперативной ценности. Но зачем же их понадобилось уничтожать? До сих пор ничего подобного не было. Неужто он написал что-то очень уж неприятное. — По-видимому, в это время и началась его болезнь. Осенью 68-го он последний раз навестил меня в казарме, привез жареных цыплят. Мамочка замечательно все упаковала, только их оказалось мало, поскольку она не учла, что гостинцы придется делить на всех.

2 мая 1969 года. Его не оставляют в покое. На внеочередной встрече он получил задание отправиться в ресторан «Уйлаки» — проследить, что за люди там собираются и появится ли в ресторане человек, фотографию которого ему показали. Надо же, как интересно!!!

8 мая 1969 года.Я обращаю внимание на то, что агенту теперь столько же лет, сколько мне. Более того, 6 июня 2000 года я на восемь дней старше его. В 6 вечера указанного дня я вместе с семьей был там. Бог, родина, семья — как маска, алиби, камуфляж. Человека с фотографии в ресторане не было.

22 мая 1969 года. Теперь на шесть дней старше он. Насколько же различаются наши жизни, насколько разные мы произносим слова. Он в свои пятьдесят достиг самой низшей точки, «не мог ни вперед посмотреть, ни назад оглянуться», пережил нервный срыв, сломался, попал в больницу. Я теперь одновременно и в высшей, и в низшей точке, пребываю не в личном, а в некоем новом и неизвестном тотальном кризисе, мир представляется мне настолько непостижимым, неожиданным, невероятным, что все это можно принять только на самом интимном уровне. На запланированную встречу агент не явился.

16 июня 1969 года. Имре Надь и Джойс[99]. …агент не явился. В ходе проверки установлено, что Чанади находится в настоящее время в больнице по поводу нервного истощения. Будьте вы прокляты! — (Пауза. Тысяча чертей!) [Недавно, когда я давал интервью одной немецкой газете, меня спросили, за что я обижен на коммунистов. Как это за что?! воскликнул я, да за все! За все! Мой эмоциональный всплеск вызвал изумление, от меня ожидали каких-то интеллигентных и объективных рассуждений об обнадеживающих перспективах левых движений в начале века и т. д. Мы говорили на разных языках и, как обычно, забыли согласовать понятия, которыми пользуемся.] Состояние его таково, что встречаться в больнице с ним невозможно.

8 июня 2000 года, четверг

О болезни отца больше всех знает Дёрдь, он был дома, а я в казарме. Мы думали, что все это из-за пьянства, delirium tremens. «Ваш отец устал». Ему постоянно хотелось спать. А когда он вышел из больницы, то впал в пресловутый период «набожности».

[Случайно сбил со стола стопку книг, в том числе и «Гармонию». Роман раскрылся на 279 странице: отец… какой-то отдельный, непричастный ни к детству, ни к мировой войне, а затем и подавно уж ни к чему: новая, чужая страна, у него ничего, кроме нас; действительно — ничего. Я смотрю на эти слова, как будто нашел объяснение. Если и впрямь ничего, ничего-ничего, то возможно все, что угодно. Но не слишком ли это патетично? Не учитывается ли здесь только одна точка зрения — аристократии? Дескать, был вышвырнут из собственной жизни и поэтому лишился почвы… Но разве не все (почти все) были ее лишены? (О чем-то подобном говорил мне и Б.) Пусть была пустота, но, кроме нее, был еще он. Очень редко мы можем рассчитывать на что-то большее. (В прекрасной, запальчивой и полной отчаяния статье Сарамаго, написанной после террористического нападения на Нью-Йорк, я читаю: многие полагали, что, если Бога нет, значит, все дозволено; но на самом деле как раз наоборот: все дозволено именно потому, что есть Бог — есть на кого ссылаться.)