Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия - [25]

Всегда загадкой для меня было, зачем это им надобно? Не успев придти на работу, они группировались у главного своего центра, самой активной из них, и начиналось, боже ты мой! Весь город как на ладони: и кто с кем, и кто откуда. И кто зачем…

И ни о ком хорошо. Даже если через натужно-елейное: «как ее… (имярек) жалко…»

Только одна из них на моей памяти извлекала практическую пользу из своего кладезя злословия. Она служила у мафии чем-то вроде «базы данных» на людишек города. Весь компромат держался в одной башке. А учёные говорят, что мозг человека работает только на десять процентов. Уверяю, у главной кумушки мозг вырабатывался на все сто.

Ну а все остальные? Ну да бог с ними, не моя задача ковыряться в их поганеньких душах.

Так вот, родители Нинки от неё не то чтобы совсем, но всё же отказались: ни пеленок, ни распашонок, ни слова участливого от матери да отца она не услышала. Только шипели: «гулящая», как клеймо страшное и поганое, навесили на собственную дочь.

Нинка не сдалась! Настенька родилась славная, крепенькая, язычок поганенький свекрови её не доставал: росла да агукала. Нина дочку любила до безумия: «сама выращу»! Папаша, тот кроме телеграммы в роддом «назови дочку Настенькой» ничем более не проявился. Исчез из села. Не подвиги поехал свершать, чисто-начисто струсил.

Нинка плакала или не плакала, суть уже и не важно. Не больно поплачешь, коли молоко пропадать из-за слёз начинает. Дитё кормить, оно важнее будет, чем по блудному папаше слезинки проливать.

Но куда нам без экономики? В самой красивой «лав стори» без экономики никуда.

Как то есть без денег, прожить? И дитя кормить чем-то надо, и самой с голоду пропадать неохота. Тут кто-то из учителей надоумил в город к юристу съездить: может, какие права у Нинки-то есть?

Так Нина попала ко мне.

Не буду вдаваться в юридические тонкости этого довольно сложного с точки зрения гражданского права дела. Ликбез на дому вам зачем?

Дело тянулось полгода. Против нее ополчились не только «свекровкина» родня да «общественное мнение» родного села. Это было пока полбеды.

И не то, что против нее адвокатом в процессе выступало местное юридическое светило (царство ему небесное!) того времени. Свекровь расстаралась, суетилась недаром и не даром. Это тоже ещё не беда. И даже то, что судья вначале занимал позицию вроде как против нас, тоже было неважно.

Для Нины ударом, да еще и каким! было участие в процессе «папаши», назовем его Виктором. Надо же, память стёрла даже поганое имя его.

Виктор в процессе вел себя, ну как вам описать? Уж не уж, угорь не угорь, но извивался как чёрт на сковородке: и я это не я, и лошадь, то есть дитя, не моя.

И Нину чернил, да так старался, как он представлял, интеллигентно: и что зачем меня ошельмовала, я ведь чистенький да красивенький тут стою, прямо картинка писаная. И все старался на публику работать, которой в зале то и не было.

Такие процессы всегда закрытыми бывают, и слава Богу. Не то все кумушки села, а для бешеной собаки сорок верст не крюк, оккупировали бы места в небольшом зале суда, отнюдь не зрительном по предназначению.

И как самый весомый аргумент предъявлял свидетельство своё о браке с другой особой. И что дитя там уже ждали. В том, стопроцентно законном браке.

Если бы не та телеграмма (помните, «назови дочь Настенькой»), что он из Алушты с командировки послал, может, отвертелся бы молодец от закона.

А так признали его отцом ребенка. Кстати, копией папы с громадными голубыми глазищами. Алименты присудили ребенку платить, да Нине немного с того перепало.

Всё по закону, по совести всё.

Правда, побегала свекровушка, понагадила: и дорожку чем-то вредненьким ребёнку подсыпала, и Нинку по всем кочкам честила-мерзила, да и мне, грешной, говорят, доставалось немало. Но это так. К слову пришлось.

Да ещё предлагала откупиться от внучки непризнанной: «я тебе, Нина, деньги на машину, ты от отцовства да алиментов откажись».

Нина, закалённая в битвах за это столь долгое для неё время, отказалась. «Свекровь» аж зашлась: как эта малая с…ка ей смеет перечить!

И пустила в ход тяжелую артиллерию.

Это сейчас мы красиво так слова обставляем: «чёрная магия», «эзотеризм» и прочая дребедень.

А тогда было просто: ведьма, и все тут! Село и так поговаривало, что Нинкина «свекровь» такими вещами издавна балуется, а тут всё воочию стало.

Нинка и это вытерпела.

Я до сих пор поражаюсь не то что бесстрашию этой девочки, а какой-то внутренней правоте, убеждению. Что если я права, мне и чёрт не страшен, а Бог тот всегда поможет. И всегда в разговоре ни о ком плохо. Всегда тактична. Горда. И… спокойна. В столь юном её существе такие качества не могли не породить вражду в душах чужих и подленьких (это я о кумушках), а уж в душонке «свекровушки» ненависть смертную, безрассудную.

Только палка, она ведь всегда о двух концах.

А конец у истории страшен.

Не для Нины. Тут, как в обычной «лав стори» всё стало о, кей!

Я встретила её через несколько лет, абсолютно случайно, на маленьком вокзальчике. Стройная, красивая дама, при ней крутится шустрик глазастик-девчушечка – Настенька. И муж рядом. Нет, не Виктор. И слава Богу! Так не хотелось, чтоб всю судьбу с ним связала. Другой, лет тридцати, обыкновенный мужчина. И не красавец, и не урод. Надёжный. Приезжали они из села Настеньке обутку к школе купить.