Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия - [11]

Три удара. Всего три удара. Но ребром! Ладони. Но каратистом! И не в хладнокровии боя с равным тебе на татами. Как потом экспертиза докажет, «смерть наступила от трёх ударов в жизненно важные органы». Сосед умер почти мгновенно. Просто осел по стенке, и всё. Не успел своими мерзкими словами даже и подавиться.

Толик так до конца и не поверил, что это он счмерть причинил. Что по его вине умер сосед. Всё за какие-то ниточки цеплялся, в глубине души понимая весь ужас своего бытия. И когда менты приехали, в наручники заковали, не верил, и в следственной камере на допросах не верил, и даже при приговоре, когда ему пять лет строгого режима дали, тоже не верил.

Следствие шло не долго. Следователь зла ему не желал, иголки под ногти втыкать не командовал, в протоколы отсебятины не понаписывал. Судья тоже попался нормальный мужик, был предельно объективным: пять лет за умышленное убийство – это даже не срок, а так, вроде семечек.

Любой зэк за такой срок свечку за судью поставил бы. И на адвоката, возможно, тоже разорился б на свечечку.

Мать? Та сразу поверила, не несла, как обычно околесицы, что и школа виновата, и армия мальчишку испортила, и жена попалась, паскуда треклятая. Нет, мать повела все по-честному. Отец, тот взрывного характера, мог сорваться «по матушке» на невестушку нелюбимую: «она же, стерва, любому на шею повесилась бы, дай волю, даже Ленчику (младшему сыну), или мне, старику. Вот уж паскуда была. Попалась б она мне!!!»

Да не попалась. Наутро Оксану как ветром сдуло из Воинки. Вещички сграбанула, мебличишку в контейнер упаковала, и прощевай, муженёк ясноглазенький! По слухам, в свой Краснодарский край исчезла. Но то ведь – по слухам.

Толик тот душой весь измаялся, от Оксаны весточки ждал.

Привезли на следственный эксперимент, попросился в свою комнату хоть на минуту вернуться. Следователь был как будто не против, открыли комнату – пусто. Лишь на окошке сиротливо бумажка. Как он рванулся к той бумажонке! Мечтал, может, записочка от Оксанки. А там лишь обрывок тетрадки чужой.

Конвойные и те аж крякнули с досады: мужик за бабу тюрьму хлебает, а та за вещи, да дёру дала. Телевизор ей оказался дороже супруга.

За все время следствия и суда он часто спрашивал с глухой надеждой: «от Оксанки ничего нет?». Думал, что, может, следак (следователь) что утаил, или мать из понятной нелюбви к невестке письмо не передаёт, или адвокат тайну следствия не открывает. Но всё было тщетно. Оксанка, как сдохла, молчала.

Взяла я грех на душу, так ему и не сказала, что было одно-единственное письмо от нее (прости, Господи, ей грехи её тяжкие!). Пришло письмо на адрес суда, легло судье на стол. Письмо то в деле не «светилось», не оглашалось. Судья поступил по совести, не стал приобщать его к делу.

В письме том на трёх листах Оксана валила вину на мужа, «мерзила» (какое ёмкое украинское слово, означающее ругала, обзывала) его, обливала помоями: «виноват он, подлец, дайте ему меру наказания, как можно больше. Я за свою жизнь, судьбинушку горькую страдаю да мучаюсь. А вдруг быстро вернётся, да за меня и возьмётся?».

А в конце гадливого письмеца приписка: «передайте свекрови, что телевизор я ей не отдам! И шапку, норковую тоже».

Брезгливым жестом судья бросил письмо, как гадюку дохлую, в письменный стол. Ящик с треском захлопнулся.

Чудеса правосудия

Не хочу называть подлинных имен: все живы, и, надеюсь, здоровы.

Знакомая семья, следователь-майор да его очаровательная супруга зазвали меня в гости к своим кумовьям. Те недавно возвернулись из заграниц, шмоток напривезли да видеофильмов. Поперлась. Посидели, поболтали, очень вкусненького хозяйкиного пирога поели. И вроде бы всё.

Потом, правда, часто встречала того кума (как бы его назвать, а? Пусть будет Виталька) у майора в кабинете. Захаживал по-свойски к куму в кабинет, да за моей подружкой пытался ухаживать. Уж больно любвеобилен был, говорят. Подружка его отшивала. Претила его наглость да выходки.

Как-то ночью, практически ночью, раз в полдвенадцатого ночи перезвонили: кум-майор того Виталика выслал за мною машину: «Кума забрали!».

За что? Да за банальное изнасилование: он какую-то бабу у той на квартире и… То есть, совершил 117-ю (117-я статья Уголовного Кодекса Украины за изнасилование). Тут же бабёнка накатала заяву, и повязали добра молодца да в камерку кинули.

К камерке я и подошла. Пусть не положено, но кум-майор договорился, и меня пропустили. Виталька бросился ко мне за защитой, как за манной небесной. Окатила я его ледяным душем: мало того, что за такое, с позволения сказать, деяние редко бралась защищать, так претило! да и к тому же за этот состав преступления сесть мужику ну просто, как два пальца об асфальт.

Почему? А потому, что даже спермы не надо: нужно только насилие. К примеру, налетела баба с разбегу на дверной косяк, получила пару ушибов, и побежала с заявой на кого-то ей страшно противного, с криками, ой, изнасиловал! И всё. Получит мужичок срок, к тому немалый.

Я с порогу Витальку того и спросила: сколько с тебя хотят? Тот правду и ляпнул: три тысячи зелени. Я ему: заплати. Боже, сколько в свой адрес наслушалась! Маты и маты, отсылки меня в даль далёкую вперемешку с угрозами да унижением: какой же ты, на фиг, крутой адвокат, раз советуешь прокурору деньги совать!